Расталкивая толпу, охранники вывели караван на окраины рынка, туда, где продавали коров, баранов, коз.

— Ну, правильно, — грустно усмехнулся юноша. — И нас туда же… Тоже — скот.

Он сплюнул под ноги и едва не упал, споткнувшись о дышло какой-то телеги… Нет, это была арба, которую надсмотрщики тут же убрали с дороги, опрокидывая вместе с грузом горшков.

— Вах! Вах! Шайтан! — закричал, заругался плюгавенький человечишко с узеньким сморщенным личиком — видать, хозяин арбы.

Кто-то из надсмотрщиков небрежно толкнул его в грудь — мол, убирайся с дороги, да поскорей. Отлетев в сторону, плюгавец заплакал, заблажил, закричал тягуче:

— У-у-у, шайтан, у-у-у!

Окружавшие его торговцы скотом злорадно захохотали.

Невольников загнали в большой сарай — так же, строго по группам — мужики, женщины, дети. Мужиков — включая и Лешку — оказалось мало, всего-то десятка полтора человек, их отвели в дальний угол, видать, приберегали напоследок. Здесь же, на небольшой наковальне расковывали цепи.

Первыми на торги вывели детей, точнее сказать — подростков лет по двенадцати-тринадцати, более младшие, похоже, просто не выдержали пути, усеяв трупами долгий работорговый путь. Подростков распродали быстро — как видно, Фариз не жадничал, уступал цену. Вообще, работорговец произвел на Лешку вполне благоприятное впечатление — человек как человек, вовсе даже не злой и не вспыльчивый, наоборот, обходительный даже. Только вот профессия у него такая — людьми торговать, как какими-нибудь быками или баранами. Уважаемая, судя по всему, профессия.

Странно, но никто из находящихся в сарае девушек и женщин не плакал, не голосил, в отчаянии заламывая руки. Хотя, чего уж теперь? Дорогу выжили, а уж сейчас… Как говаривал бригадир Михалыч — «поздно пить боржоми, когда почки отваливаются». Поздно.

— Выходить! Выходить!

Надсмотрщики шустро, одного за другим, расковав цепи, вывели на утрамбованную площадку мужчин.

Фариз Абдул, улыбаясь и поглаживая бороду, расхаживал среди толпившихся покупателей, словно павлин. Что-то говорил, кивая на невольников, улыбался, шутил, балагурил, в общем, вел себя примерно как Галкин на каком-нибудь шоу.

Странно, но Лешка почему-то вовсе не чувствовал никакого унижения, которое, наверное, все-таки должен был ощущать. Но нет… Наверное, потому что наконец забрезжил хоть какой-то свет в туннеле его такой непонятной в последнее время жизни. Теперь вот будет хоть какая-то определенность. Интересно, кто его купит? Вон тот гнусный старик с лицом, как расплывшаяся книзу груша? Или толстяк с вислым носом? Или веселый молодой парень в сверкающе – гламурном халате? Или…

Услыхав объявленную цену, первым подошел старик. По его просьбе Лешку заставили снять одежду — и парень наконец ощутил запоздалый стыд. Старик ощупывал его, словно лошадь, заглядывал в рот… вот заставил несколько раз присесть, пробежаться… Что-то спросил у хозяина. Отошел, возмущенно поджав губы. Слава тебе, Господи! Не купил.

Веселый молодой парень, похоже, вообще не проявлял никакого интереса к мужчинам, что и понятно — наверняка ждал, когда на торги выставят женщин. Видать, хотел прикупить себе какую-нибудь молодую красавицу — халат постирать, песни на ночь спеть, ну и для прочего…

Опа! Исподлобья рассматривая покупателей, Лешка вдруг встретился взглядом с неким чернобородым мужичком в серой чалме. Не высокий, но и не низкий, не толстый, но и не сказать, чтоб худой, мужичок не производил никакого конкретного впечатления. Одет… скорее бедновато, впрочем, похоже, что халат из добротной ткани, просто уж очень засаленный. Возраст… Хм… Неопределенный какой-то возраст… ну, наверное, лет сорок-пятьдесят. Лешка и сам не знал, с чего привязался взглядом к этому непонятному типу? Так…

А между тем почти всех мужчин уже продали. К удивлению Лешки, буквально влет уходили отнюдь не самые молодые, а вполне даже пожилые. Ага, наверное, они знали какое-то ремесло. Тогда понятно. А вот…

К Лешке подошел тот самый, неприметный. Внимательно осмотрел, пощупал, обернулся к торговцу, что-то сказал, для наглядности подняв два пальца.

— Э-хе-хе, Ичибей! — засмеявшись, Фариз показал три пальца.

Короче, как понял Лешка, сошлись на двух с половиной. Или — на двадцати пяти, черт его знает. Монеты были блестящие, но маленькие, чуть больше ногтя. Отразившееся от одной из них солнце ударило юноше в левый глаз. Лешка зажмурился… и почувствовал, как его дернули за руку.

— Идем, — негромко приказал новый хозяин. Оказывается, у него имелся и транспорт — запряженная двумя быками арба, устланная изнутри толстым войлоком. К арбе-то Лешку и привязали за руки длинной веревкой. Наверное, хозяин опасался, чтоб по пути не сбег. Да, убежишь тут… Главное, было б куда. Ничего, сейчас нужно будет определиться, все рассчитать, обдумать… хорошо б и язык выучить, хотя бы несколько слов.

— Шагай, шагай!

Задумавшись, Лешка едва не споткнулся, тут же получив увесистую затрещину от шедшего рядом слуги — здоровенного мужичаги с бритой наголо головой. Видать, в его обязанности входил присмотр за рабами. Кроме бритоголового, который Лешке сразу же крайне не понравился, в свите неприметного мужичка Ичибея было еще трое человек. Один — мальчик с темными кудрями, — сидя рядом с хозяином, погонял волов, двое — угрюмые тощие парни — тащили на плечах объемистые корзины, те, что не вместились в арбу. Как видно, Ичибей сделал сегодня немало покупок.

Шли молча. Лешке говорить было пока не с кем, да и не о чем, к тому ж — и опасно. Парень уже не раз перехватывал пристально-злобный взгляд бритоголового. Парни с корзинами, похоже, тоже не отличались особой разговорчивостью, а хозяин Ичибей угрюмо клевал носом в арбе.

Процессия быстро миновала еще одну площадь с красивым фонтаном, охраняемым двумя воинами с длинными копьями, затем арба резко свернула вправо и оказалась у крепостной стены, прямо напротив приземистой башни с распахнутыми воротами. Судя по ржавым петлям и обленившимся толстякам – стражниками, ворота эти не закрывались вообще никогда — нападений врагов тут, похоже, не опасались. Или — надеялись на какую-то другую защиту?

Проехав ворота, арба — а следом за нею и слуги, — не спеша, покатила по неширокой степной дороге, поднимая колесами желтую скрипучую пыль. По обеим сторонам дороги росли невысокие деревья и кустарники, кое-где изредка виднелись поля, колосившиеся, на Лешкин взгляд, довольно-таки скудно. Куда веселее было глядеть на виноградники и сады — уж этого добра здесь хватало.

Дорога казалась пустынной, лишь пару раз попались встречные повозки — такие же арбы. Сидевшие в них люди здоровались с Ичибеем без особого энтузиазма, впрочем, и хозяин тоже не очень-то приветливо им кивал. В синем небе все так же неудержимо сверкало солнце, становилось жарко, и Лешка чувствовал, как бежит по спине пот.

Ичибей хлопнул по плечу кудрявого возницу, и тот проворно натянул над арбою полог, укрепив его на четырех тонких шестах. Лешка вздохнул — судя по этому действию, идти было еще долго. А как надоело уже! Все надоело. И эта унылая дорога, и угрюмые слуги, и ядерно-палящее солнце, и скрипучие колеса арбы…