Поднимаясь по придорожному откосу на дорогу, он пошатывается, точно пьяный. Тело совершенно вышло из-под контроля. Вот оно — то, что было его единственным шансом! Теперь только бы поскорее убраться. Напряжение ушло, оставив его беспомощной жертвой усталости. Его уже почти не интересует, тяпнуло ли Даббелинга тросом и насколько серьезно. Однако было бы непорядочно не убрать трос. Сделать это — его долг перед человечеством, думает Себастьян, хотя и сам не знает, с чего этот долг взялся.

Скорость около семидесяти километров в час должна по инерции далеко выбросить разогнавшееся тело. Хорошо бы за следующий поворот или вообще прямо в город, думает Себастьян, воображая, что готов встретить любое зрелище. Однако, выйдя на дорогу, он, как никудышный актер, хватается рукой за сердце. Увиденное, как он к нему ни готовился, превзошло его ожидания.

На дороге нет ничего. Лишь нагретый солнцем асфальт, покрытый узорчатой, в духе югендстиля, лиственной тенью. Исполнив свою роль, скорость начисто прибрала за собой сцену, сметя в подлесок все до мельчайшего винтика. Стальной трос блестит, как натянутая гитарная струна. Единственное изменение на нем — маленькое темное пятнышко чуть левее середки. Себастьян отпускает рычаг портативной лебедки, снимает удерживающее устройство. Скатывая трос, он измазался красным о свежее пятно. Под перчатками кожа рук сделалась точно распаренная, как будто он слишком долго мылся под душем. Из последних сил он собирает рюкзак.

Мало кто из людей владеет искусством бояться того, чего следует. Иной на подгибающихся коленках садится в самолет, зато со спокойной душой забирается на стремянку поменять в ванной перегоревшую лампочку. При виде упавшей с неба птицы люди думают, что грядет конец света. Когда же наступает истинная трагедия, которая никогда не бывает всеобщей, а всегда сугубо индивидуальна, они думают, что хуже не бывает, между тем как самый-то ужас как раз еще впереди. В мрачной бездне несчастья они сидят на промежуточной платформе, потирая разбитый лоб. Они полагают, что достигли самого дна, и думают о том, как, собравшись с силами, примутся выбираться наверх. Они даже не догадываются, что пока еще находятся в преддверии настоящей катастрофы, каковая заключается не в ушибах, а в свободном падении.

По всему городу хлопают дверцы душевых кабинок. Нагие мужчины и женщины встают на холодный кафельный пол, со смешанными чувствами разглядывают в зеркале свои мокрые лица и вытирают мокрые волосы. Положение стрелок на часах почти убеждает Себастьяна, что он только что встал с постели и впереди предстоит нормальный университетский вторник. Смертельную усталость точно рукой сняло. После того как он, переодевшись в машине, кинул одежду и трос с зажимом в выставленный для отправки мусорный бак, в голове у него наступила такая легкость, словно она вот-вот, как наполненный газом воздушный шарик, взмоет под потолок. Себастьян купил булочек, поставил машину на парковку и, захватив газету, поднялся к себе в квартиру. Достав из шкафа летний костюм, он, как на праздник, одевается с ног до головы в цвета невинности; свежезаваренный кофе источает дивный аромат. Стоя у раскрытой балконной двери, Себастьян испытывает состояние счастливой уверенности. Он твердо знает, что сын его жив. В такое светозарное, сиянием увенчанное, дыханием воздуха облаченное, птицами воспетое утро, возможно, и допустима пропажа столь непрочно устроенного явления, как Даббелинг, но такое утро невообразимо без Лиама, этого чудесного ребенка. То же солнце, которое согревает сейчас лицо Себастьяна, должно где-то неподалеку ласкать и волосы спящего мальчика. Краешек того воздуха, которым дышит Себастьян, попадает и в легкие Лиама. Даже в кончиках пальцев, которыми Себастьян сейчас прикасается к глицинии, он ощущает биение сыновнего сердца.

Себастьян наливает себе кофе, привычно стараясь не шуметь, и садится с газетой за стол. На некоторое время он позволяет себе поддаться иллюзии воскресного настроения, как будто Майка и Лиам еще спят, а он опять проснулся раньше, чем нужно, и впереди у него, как подарок, два часа свободного времени, которое он может провести в полном одиночестве. Бананы в корзиночке для фруктов пахнут так, словно подумывают о возвращении в Южную Америку. Себастьян собрался просто сидеть и читать газету, пока не услышит из передней шлепанье ног выбежавшего из спальни Лиама. Может быть, это и есть самый разумный способ вернуть себе сына… Да только для этого ему на самую малость недостает веры… Потом в его чашку залетела мошка-поденка, и это вызывает у него такое потрясение, что он не может прийти в себя, пока его не осеняет мысль, что ведь эти поденки так похожи одна на другую и существуют в таком огромном количестве, что даже, исходя из принципа организации этих существ, они непременно должны возрождаться.

Приготовив бутерброды с сыром, он, с тарелкой и новой чашкой кофе, переходит в гостиную. Взяв в руки пульт дистанционного управления и нажимая на кнопки, он чувствует себя так, словно расположился на диване отдохнуть и посмотреть любимый фильм. Рассказ о водных артериях родного города его не увлек, и он переключился с местного канала на первый. Чтобы не заснуть, он делает звук погромче. Через час вдобавок к телевизору включает еще и радио. Кофе остыл, бутерброды лежат почти нетронутые. Себастьян беспрерывно перескакивает с программы на программу и с канала на канал; орущие голоса перемежаются друг с другом. Попав на медицинский канал, Себастьян прислушивается. Какой-то эксперт по каким-то там вопросам говорит, что фармакологическая промышленность не останавливается перед тем, чтобы испытывать на людях новые медикаменты. Например, новые средства, уменьшающие свертываемость крови, которые используются при операциях на сердце. Пока, правда, в основном в Африке, а не в Баден-Вюртемберге. Кроме этого, СМИ сообщают о канадских тюленях, об исследованиях по изучению рака в Азии и скандинавских музыкальных группах, не выказывая ни малейшего интереса к странному убийству, случившемуся, кстати, в радиусе вещания данного канала. Картинки военных действий на Ближнем Востоке сопровождаются звуками скверной поп-музыки, льющейся из радиоприемника. Сцены американского семейного сериала идут под обзор биржевых курсов, который зачитывает женский голос. Все между собой соотносится, все со всем связано. И только одно отсутствует в общей сети взаимосвязей — сообщение о загадочной кончине некоего доктора из университетской больницы.

Ярость, которую вызвала у Себастьяна ненадежность теле- и радиовещания, могла сравниться только с его досадой на собственную глупость. Что если никто не обнаружит трупа? Если невыход Даббелинга на службу, с точки зрения преступников, не является достаточным доказательством его смерти? Или если вдруг падение оказалось не смертельным? Что если вместо Даббелинга на трос нарвался кто-то другой? Осмотрительный человек не бросился бы сломя голову прочь с места происшествия, он отыскал бы жертву, убедился бы, что она мертва, и позаботился бы о том, чтобы труп был немедленно обнаружен. Себастьян же, как ему самому прекрасно известно, никакой осмотрительности не проявил. То, что он совершил, лежало за пределами его возможностей.

У него начинают зудеть комариные укусы. Сигналы раздражения, поднимаясь по позвоночнику к голове, впиваются острыми иглами в мозг. Обхватив себя руками, Себастьян, впившись глазами в экран телевизора, яростно скребет тело ногтями, раскачиваясь, как зараженное паразитами животное.