— Благополучно. На прошлой неделе ему исполнилось двадцать два года, и бедному мальчику было страшно открывать свою коробку, но он все же решился и… Его ниточка длинная! — Мать Бена взволнованно всплеснула руками.

— Это… ничего себе, — сказал Бен, пытаясь скрыть свое удивление и, по правде говоря, зависть.

— Врач посоветовал им не сдаваться, что лечение может еще сработать, и теперь они знают, что так и будет!

Отец Бена удовлетворенно откинулся в кресле, деревянная рама заскрипела под его весом.

— Андерсоны устраивают в эти выходные большой праздник и пригласили нас в гости, — сказал он.

— Это доказательство, — добавила мать Бена. — Чудеса случаются.

Она улыбнулась, вставая, чтобы убрать пустые тарелки, и Бен поймал себя на мысли, что думает о женщине с четками. Он знал, что его родители верят в Бога, но его воспитание никогда не было особенно религиозным, за ужином не возносили молитв. Благочестивое рвение, которое когда-то проявлялось в семьях его родителей, очевидно, с каждым поколением ослабевало. Но, возможно, в его родителях было больше веры, чем он думал.

— Вы действительно верите в это? — спросил Бен. — Чудеса?

Мать поставила последнюю тарелку в посудомоечную машину и выпрямилась.

— Я верю, — сказала она, — то есть, может быть, по воде и не ходят, но необъяснимо чудесные вещи случаются каждый день. Помнишь, как ты слетел с велосипеда и не сломал ни единой кости?

Бен улыбнулся и кивнул матери. И вдруг передумал им рассказывать о своей нити, не захотел мучить родителей жестокой правдой о том, что они, скорее всего, переживут своего ребенка.

«Пусть лучше верят в чудеса», — решил Бен.

МОРА

Мора редко думала о детях. Ей было трудно даже представить себя в роли матери.

В свои двадцать девять лет она все еще считала себя лишь немного более зрелой, чем та девочка-подросток, которая тайком сбегала из родительского дома на подпольные концерты и однажды позволила подруге проколоть себе уши. (Они гноились неделями.) Та упрямая, безответственная девушка не могла быть родителем. Она не хотела менять поздние вечера, проведенные в баре, на ранние утренние кормления грудью. Не хотела пережить девять месяцев беременности и бог знает сколько часов родов и не желала такой участи ни одной из подруг, которых знала в последние годы. Она хотела свободы, чтобы целыми днями сидеть дома в трениках и ничего не делать, или бросить работу и путешествовать по миру и завести когда-нибудь вторую квартиру в Лондоне или Мадриде.

Более того, редкие приступы материнского желания возникали так редко — только когда она видела особенно прелестного младенца или узнавала о беременности подруги, — что Мора легко отмахивалась от них, как от незначительного биологически обусловленного каприза. Если бы она действительно хотела детей, она бы знала. В конце концов ей было почти тридцать.

Встретив Нину, Мора сначала беспокоилась, что ее далекие от материнских инстинкты приведут к разрыву отношений, но Нина, сосредоточенная исключительно на том, чтобы стать главным редактором, к счастью, относилась к детям примерно так же. В детстве она не играла в куклы, как сестра, и редко мечтала о своей будущей семье, особенно после того, как поняла, что домашнее счастье, которое показывают по телевизору, — бесконечная комедия положений под условным названием «Муж и жена», — не совпадало с ее желаниями. Нина не скрывала, что ей нужен партнер, чтобы идти по жизни рука об руку. И Мора радовалась — их взгляды на будущее совпадали.

Пока она не открыла свою коробку.

Вскоре после этого желание стать матерью приходило к ней короткими всплесками, с каждым разом все более сильными и частыми. Возможно, желание женщины иметь ребенка не более чем сплетение эмоций, но для Моры оно стало каким-то физическим, ощутимым чувством, поселившимся в ее теле. Думая о ребенке, она чувствовала, как сжимается ее живот, будто обнимая пустоту внутри. Ее пальцы и ладони едва заметно покалывало, руки беспокойно жаждали прикоснуться к чему-то несуществующему, подержать то, чего не было на свете.

Возвращаясь домой однажды вечером, Мора свернула за угол как раз в тот момент, когда молодая мать выходила с сыном из дома. Маленький мальчик — лет четырех или пяти, с невероятно маленьким синим рюкзаком на плечах — схватился за руку матери и спрыгнул со ступенек на тротуар прямо перед Морой.

Он поднял голову, заглядывая матери в лицо.

— Здорово поиграли с другом, правда?

Его мать согласилась.

Мальчик помолчал, но потом все же решился спросить:

— Как ты думаешь, может, пригласим его как-нибудь к нам домой?

Возможно, дело было в удивительно тоненьком голосе малыша или в том, что он говорил так робко и неуверенно, словно не знал, понравилось ли остальным так же, как ему, и разрешит ли мама еще раз встретиться с другом. Мора не знала, что тому виной. Но ее ноги вдруг будто прилипли к тротуару, и она почувствовала, что вот-вот расплачется.

Маленький мальчик и его мать ничего не заметили и прошли мимо, а Мора так и осталась стоять там, заливаясь слезами без видимой причины, если не считать трогательной сцены, которая развернулась на ее глазах.

Позже той ночью, пытаясь уснуть, Мора ощутила особенно сильные всплески материнского инстинкта. Она даже повернулась к Нине, чтобы коснуться ее плеча и спросить: не передумает ли подруга заводить детей? Две мамы с разным цветом кожи. Принять решение будет непросто. Многое нужно обдумать и обсудить. Усыновить ребенка или воспользоваться услугами донора? Выбрать ли пол ребенка? Какой цвет кожи будет у их малыша?

Но все эти сложные вопросы вдруг показались такими незначительными по сравнению с нитью Моры, с осознанием будущего, что она едва не задохнулась от мучительной боли.

Когда ее ребенку исполнится семь или восемь лет, Мора уйдет в мир иной.

За размышлениями о том, зачем ей ребенок, Мора провела бессонную ночь. Был ли то самоотверженный поступок, забота о Нине, чтобы не оставлять ее в одиночестве? Надеялась ли Мора, что та будет вспоминать о ней всякий раз, глядя на их малыша? Или то было тщеславие? Желание оставить след? Оставить на Земле частичку себя, чтобы жить дальше в своем ребенке? Или она просто наслушалась мифов о том, что женщина должна хотеть детей? Быть может, мы обречены желать того, что нам недоступно?

Возникшие будто из пустоты вопросы, заполнившие ее голову, сами стали ответом. Мора понимала, что не может привести ребенка в этот мир при существующих условиях, не чувствуя уверенности в будущем. А уверенности она как раз и не чувствовала.

Но она точно знала, что душевная боль никогда не исчезнет, не оставит ее в покое, и, глядя на мерно поднимающуюся и опускающуюся в такт дыханию спину Нины, Мора думала, честно ли скрывать эти мысли от подруги, с которой она поклялась делиться всем.

И все же Мора не находила в себе сил рассказать ни о мучившей ее боли, ни о мальчике с невероятно маленьким рюкзаком.