Сгорбившись, сидел Рабинович на стуле, свесив кисти рук между колен. Его трясло.

– С-са… – вдруг слабо донеслось из кривого неподвижного рта. – Н-ну… к те… усе… ни… ки… хо… зят?

– Ходят! – выпалил Сашка, вздрогнув от неожиданности: мертвое тело издавало звуки.

– Ты… рас-сы… сание… са-са… вил?

– Составил! – подтвердил Сашка, подобострастно тараща глаза на бритую мумию Ангел-Раи. И вдруг заплакал от умиления…

Когда дежурный врач стал гнать его в шею, Сашка спросил:

– Скажи – она будет жить?

Тот оглянулся на частокол штативов и озадаченно потер пальцем переносицу:

– А что… – пробормотал он. – Весьма возможно…

Спустя месяц абсолютно седой и обезумевший муж Фима забрал домой косую, глухую и полупарализованную Ангел-Раю.

Он пил на кухне водку и молча вытирал ладонью сбегающие к подбородку слезы. Время от времени из спальни раздавалось жалобное: «Ва-сень-ка!» – и он бежал: поднять, посадить, перевернуть, переодеть…

Что там долго рассказывать! Жалкие останки бесподобной женщины были брошены на руки русской общины. Стало очевидным, что услугами этой израильской медицины пусть пользуются наши враги. Спасения следовало ждать только от своих.

И за Ангел-Раю взялись свои…

Альтернативщики – травники, гомеопаты, иглоукалыватели, суггестологи, массажисты и экстрасенсы буквально не давали ей дух перевести. Один из «своих», специально для этого смотавшись в Москву, привез загадочный биокорректор – круглый талисман, содержащий в себе сплав из шестидесяти видов минералов, металлов и водорослей – последний писк суггестологии. Талисман требовалось носить меж грудей, он спрямлял биополе.

Другой торжественно принес и вручил инспектору транспортной полиции хрен моржовый – довольно крупный экземпляр, сантиметров в шестьдесят – действительно, как выяснилось, существующий в природе, и действительно, как это ни странно, представляющий собой кость. Хрен моржовый, подаренный неким шаманом в арктической экспедиции (его владельцу? как это сказать без неприятной в нашем случае двусмысленности?), – следовало повесить над кроватью. Он тоже на что-то страшно благотворно влиял и что-то мощно спрямлял…

И наконец в один прекрасный вечер (довольно занудный «Вечер взаимодействия двух культур») из подъехавшей к Духовному Центру машины вышла прелестная – на сей раз медного оттенка – рыжеволосая женщина и величавой походкой поднялась по ступеням в зал.

На ней было умопомрачительное, простого – якобы – покроя лиловое платье (из той материи, что по двести сорок шекелей за метр). К тонкой талии, как тяжелый маятник, был подвешен зад, совершавший мерные плавные раскачивания. Из обнаженного плеча полноводным ручьем выбегала холеная белая рука с единственным, но платиновым браслетом и одиноким, но крупным сапфиром на пальчике.

Позади, как всегда – в тени ее великолепия – поднимался молчаливый инспектор транспортной полиции. Все – от невесомого лилового белья и лиловых туфель-плетеночек до соответствующей сумочки и искрометных аметистовых клипс – было куплено им накануне в самых дорогих магазинах. Для этого он взломал один из своих пенсионных фондов.

Веселись ныне и радуйся, Сионе!

Опустим, пожалуй, живописание восторга очарованной коленопреклоненной толпы прихожан Духовного Центра. Папе Римскому, на престольные праздники выходящему к своей благоговеющей пастве, ничего подобного не снилось.

Она по-прежнему помнила все, что когда-то кому-то говорила. Помнила интимные подробности жизни, поведанные ей за пьянкой в порыве откровенности. Помнила домашние клички отпрысков всех своих знакомых и друзей, а также имена их собак, кошек, попугаев. Помнила породы рыбок в их аквариумах. Не говоря уже о номерах телефонов, о диагнозах, поставленных когда-то чьей-то теще, бабушке, свекрови… Ну, прекратим, пожалуй, этот бесконечный перечень: она помнила и знала все.

Ее государственный ум по-прежнему намечал и раскручивал грандиозные планы. В ближайшие пять месяцев она предполагала осуществить три культурных проекта – один всеизраильский и два международных…

Сашка Рабинович сиял. Он был нешуточно горд: это он благовестил – она вновь будет жить среди нас!

Словом, все было прекрасно. И все было как прежде. Кроме одного пустякового осложнения: Ангел-Рая продолжала называть Фиму Васенькой. На скорбные его вопросы только сухо обронила – мол, так нужно. Вероятно, там, где она побывала, ей что-то сказали.

Ну, Вася так Вася… Фима смирился. Лишь бы она была жива и здорова – ангел, ангел нечеловеческой доброты и радости!..

Сотрудники радиостанции «Русский голос» происходили из разных мест, разных республик бывшего Советского Союза. В той жизни занимались, как правило, совершенно другим делом, так что это был русский голос с довольно-таки сильным акцентом.

Среди акцентов преобладали украинский и азербайджанский. Первый придавал передачам «Русского голоса» ненавязчивую домашность, второй добавлял к этой домашности оттенок кавказского гостеприимства.

Новые репатрианты любили свое русское радио, пенсионеры – те вообще не выключали приемников, ласково называли ведущих программ интимно усеченными именами и много и охотно звонили, чтобы выразить свое мнение по разнообразным вопросам. Их не смущала тема передачи – они разбирались и в политике и в экономике, в науке и в искусствах… словом, не сегодня сказано, что каждый еврей всегда имеет свое особое мнение по каждому вопросу.

У нас поэтому невозможен культ личности.

У нас на такую личность всегда найдется кое-кто поличностнее.

Ведущие передач, в свою очередь, охотно откликались на звонки радиослушателей, подбодряли их или журили, терпеливо объясняя – почему высказанное мнение неверно (ведущие ведь тоже были евреями). Случались и перепалки в свободном эфире.

Нетрудно предположить, что особой популярностью пользовалась передача «Скажем прямо!». Вел ее Вергилий бар-Иона, в прошлой жизни – Гена Коваль, уроженец города Газли, страстный филолог с азербайджанским акцентом, приверженец русской классической поэзии. Комментировал он и последние политические события, неизменно начиная и заканчивая комментарий цитатами из классиков.

– Белеет парус адинокий, как метко выразился аднажды выдающийся поэт, в тумане моря галубом… – начинал свой комментарий новостей Вергилий. – Адиноким выглядел вчера министр инастранных дел Израиля в тумане засиданья Савета Безапасности Арганизации Абъединенных Наций…

Или:

– Ни пой, красавица, при мне, ты песен, – как точно выразился аднажды классик. Напрасно президент Сирии Асад аправергает сваю связь с терраристами из «Хизбаллы». Миравая абщественнасть этим песням уже не верит…

Словом, если, комментируя последние политические события, Вергилий несколько злоупотреблял своими глубокими познаниями в поэзии, то в передаче «Скажем прямо!» он был прост и задушевен. Терпеливо выслушивал каждого, кто сумел ворваться в эфир, советовал, поправлял, если что не так. Тем более бывало обидно, когда ему доставалось: прямой эфир, как вы понимаете, не исключает неожиданностей.