Но каждый раз то один, то другой находил в себе силы и кидал на ветер волшебный песок, и рассыпалось в пыль чародейство, и разбивалась о незримую стену вязь заклинаний, и отлетали клочья туманов от светящихся в воздухе неведомых рун… Сильный оберег дал им на прощание Браз, часы и дни жизни даря за спасение своей сестры…

И во время очередного кошмара фиолетовые иглы коснулись утомленного мозга короля, и память фиолетовыми буквами вывела фразу древней летописи, подсказывая нужные слова…

…А последним спустился невысокий рыцарь в неброских серых доспехах. — Итани, Создатель Туманов, Идущий Между…

— Именем Итани, Творца Туманов, пропустите Его потомков! — прокричал в никуда король.

— Итани, Итани, Итани… — зашелестела осока.

— Итани, Итани, Итани… — закачались, оседая, кочки.

— Потомки Итани! — запричитали призрачные девы. — Ушел Итани, ушел за солнцем — не вернется… Повенчал фатою туманов мертвую воду и живую, стоячую и текучую, и ушел, ушел, ушел! Между идите, между, по туманной дорожке, не предаст вода, выдержит, пропустит, если не лгут потомки Итани!

Король и шут, выпрямившись и сцепив на прощание истерзанные руки, шагнули в темный провал болотной трясины, зажмурив глаза, и пошли прямо, не сворачивая, веря и не веря, пока не рухнули от усталости в теплый мох…

— Мы еще живы, куманек?

Король открыл глаза и снова закрыл их.

— Живы, Санди. Мы на берегу Эрины, на взгорке. Спи.

— Хорошо, что мы живы, куманек! — счастливо вздохнул шут, мгновенно засыпая.

— Хорошо, — согласился король, падая в объятия Йоххи.

Какими лабиринтами прошел он? Вереница чьих лиц пролетела стремительной вспышкой? Чьи-то руки тянулись к нему, чьи-то спины закрывали его в пылу грядущих яростных сражений, чьи-то губы вливали в его уши яд горькой истины… Он не помнил, ничего не помнил. Он брел наугад, мимо, между сном и явью, прочь от земли, дальше и выше…

— Да аккуратнее, не уроните, идолы!

Чей голос? Откуда пришел? Что принес?

— К огню поближе. Да принесите горячей воды, не стойте как истуканы!

Тепло. Хорошо. Спокойно. Только не кричите так, а то больно…

— Больно!

— Понятное дело! Потерпите, сударь, вот отмоем вас — сразу полегчает. Героев у нас в последнее время развелось — аж тошно! Всяк, кому не лень, лезет в болота проклятущие подвиги совершать! Вы первые, кто вернулся!

— Сначала был Лес! Я помню, сначала был Лес!

— Вот оно что! Значит, вас астхи так разодрали! Эй, баба! Неси настой на меду погорячее да притирания! Те самые, какие же еще! Ой, да пошевеливайся, пошевеливайся! Яд выводить будем…

— Больно…

— А вы, сударь, как хоте…

Снова темнота. Тишина, блаженная, родная и теплая.

«Потерпи, братишка, несмертельно!»

Потерплю, куда я денусь. Боль — это тоже неплохо. Больно — значит жив!

«Не всегда, братишка, не всегда. Иногда больно даже мертвым…»

Как тебе? Прости, брат, я не хотел… Не уходи, брат!!!

— Лежите, сударь, лежите! Куда собрались?

Другой голос. Незнакомый. Или знакомый? А, баба… Ох баба у баба… Больно… А Санди? Где Санди?!

— Где мой друг?

— Рядом спит. Вам тоже поспать надо, сударь!

Сон. Да, баба, пусть будет сон. Спать, спать… Здравствуй, Йоххи…

Здравствуй и ты, Потомок Богов. Отдыхай, отпусти свои мысли на волю!

…Король потянулся и открыл глаза. И не узнал привычного мира. Его уже похоронили? Откуда эти бревна над головой? Они брели по пояс в тумане, кажется, босиком — по холодной воде… А теперь? Они умерли? Тогда где же Йоттей?

— Ну вот, и этот проснулся, — раздался радостный вопль. — Эй, Лика! Беги к деду, скажи, второй тоже очнулся!

Король повернул голову и увидел подростка лет двенадцати, с самым серьезным видом поправляющего драное одеяло.

— Ты кто?

— Чий, внук знахаря, — с готовностью пояснил подросток. — А вам, дяденька, вредно пока разговаривать. Астхи вас покусали, яд почти до сердца добрался. Так дед говорит!

— Как я здесь оказался?

— Рыбаки вас с приятелем на берегу Эрины подобрали, думали, утопленники, — а вы дышите… Сюда донесли, дед с бабкой насилу выходили!

— Пить…

— Воды не дам, дед не велел. Настой пейте, он яд выводит…

Король глотнул и захлебнулся нежданной горечью, выплевывая все на одеяло, кашляя и задыхаясь.

— Вот шальной! — восхитился Чий, наливая новую кружку. — Кто ж так лекарство пьет! Не торопясь надо, по глоточку…

— Ну-ка, Чий, лети отсюда! — приказал суровый мужской голос. — Лежите, сударь, успеете еще погеройствовать. Пейте, как малец сказал, потихоньку эта дрянь легче идет.

— Вы лекарь?

— Слишком много чести. Впрочем, у вас, городских, все не как у людей. Знахарь я, господин, иначе — ведун. Травы целебные ведаю.

— Здесь не только травы, знахарь. Магией попахивает твой отвар.

— Все может быть, господин. Только вам это без разницы, пейте да поправляйтесь. Простая там магия, деревенская. Такую запрещай не запрещай, толку мало выйдет. А храбрецов, что ради указа королевского свою жизнь болезни на растерзание отдавали, я, простите, не встречал…

— Основы Мира трясешь!

— Все ради людей хворых, вроде вас с другом. Да и тряска невелика, выдумки все это. Вон давеча кто-то округу сотрясал — это я понимаю. Смерч до неба стоял, думали, Мир кончается! Вы их там не встречали, часом, в Астарховом-то Лесу? Сам колдун такими вещами давно не балуется, живет тихо, а астхи его Лес сторожат…

Король пожал плечами, прихлебывая отвар; Потомкам Светлых Богов разрешалось любое колдовство, а вот вести об Астархе его насторожили:

— Почему же в столицу не доложите, что у вас под боком колдун в лесу поселился?

— Это еще вопрос, господин, кто у кого под боком поселился. Прапрадеды сказывают, что во время Войны Магии сам король Денхольм I говорил с Астархом, бился с ним, победил, но жизнь сохранил. И Лес во владение отдал. Раньше ведь много всякой магии было. Нашлась и ворожба, что служит Той, За Которой Нет Мира. И чтобы не гадать, где какая, запретили магию вообще. Ладно, беседовать потом будем. Приятель ваш в бане парится, советую присоединиться. Чистый пар всю мерзость из тела выведет.

Король, шатаясь, встал, через силу, борясь с подступающей тошнотой, оделся и побрел следом за стариком, вон из избы с низким закопченным потолком, на свежий воздух. Знахарь, бережно поддерживая его под руку, провел по деревеньке в дюжину убогих хат и остановился перед совсем уж маленькой избенкой, из окна которой валил сизый дым.