«Дешевка… — подумал Берл презрительно. — Даже жалко от такого дурака помирать. Вынимай уже свой козырь, Пинкертон малахольный.»

О своем ноже, забытом в доме у речки, Берл знал давно, еще с Травника. Но не возвращаться же было за ним специально, в самом деле?

Бородач торжествующе выложил на стол берлов нож-коммандо с запекшейся кровью на лезвии:

— Ну что? Твой ведь, из твоего комплекта?

Берл равнодушно пожал плечами.

— Мало ли тут ножей бродит?.. Да и какая тебе разница — я, не я? Что ты меня, в суд потянешь?

— В суд не потяну, это точно. Но вот кто ты такой, откуда сюда прибыл и зачем — это мне знать очень хочется. И не только мне. Скоро сюда несколько больших людей приедут — на тебя посмотреть. Из Сараево, из Загреба, из Косово… даже из Стамбула! Вот как ты всех заинтересовал, парень, представляешь? Я ж тебя, дурака, потому так и берегу, чтобы боссы на тебя, на свеженького, посмотрели. А то ведь Хасану с Селимом только волю дай.

Селим хихикнул и потер ручки. Медвежья морда Хасана не выразила никаких эмоций.

— Ну так и убери их отсюда, если хочешь серьезно разговаривать, — сказал Берл с досадой. — Что ты комедию ломаешь? На испуг берешь? Неужели не понятно, что со мной не пройдет?

Главный посмотрел на часы. Он был смущен очевидной берловой правотой. Недвусмысленное указание представить боссам пленника в свежем виде, действительно, мешало ему развернуться по полной программе. С другой стороны, бородача переполняло желание самостоятельно добыть хоть какую-то информацию, чтобы было о чем доложить именитым гостям. А благосклонность начальства, никогда не лишняя, сейчас так и вовсе была для него на вес золота. В конце концов, кто «жаворонков» профукал, не уберег?

Посомневавшись, бородач решился. Подойдя к Берлу, он лично проверил прочность узлов и что-то сказал по-боснийски. Селим возразил, указывая на динамо. Главный настаивал на своем. Берл прикрыл глаза, устало думая о том, от каких странностей иногда зависит вся твоя участь… Вот, к примеру, сейчас — от результата этого непонятного спора дурака с садистом. Наконец препирательство закончилось победой начальника. «Электрик» и «слесарь» неохотно покинули комнату. Уходя, Хасан еще раз проверил веревки.

— Ну что? — бородач снова сел за стол и закурил. — Серьезный разговор, говоришь? Давай, начинай…

— Тебя как зовут? — спросил Берл, глядя на нож. — Палачей-то своих ты мне представил, а себя — забыл.

— Зови меня Абу-Ахмад. А ты кто?

— Ага… — отозвался Берл, игнорируя вопрос. — Я вот на нож смотрю и все думаю: а ну как и впрямь мой? Мне бы на него поближе посмотреть.

— Ты меня что — за идиота держишь?..

— Да что ты, в самом деле, — с досадой сказал Берл, привставая вместе со стулом. — Я же связан. Дай мне только к столу подойти, посмотреть…

Пока Абу-Ахмад раздумывал, Берл уже сидел с противоположной стороны стола, наклонившись над ножом. Он водил над ним носом, будто обнюхивая. Внешне его действия выглядели странноватыми, но абсолютно невинными. К несчастью для Абу-Ахмада, это было не совсем так. Нож имел один маленький, но очень полезный в данной ситуации секрет — выстреливаемую пружиной четырехдюймовую иглу сбоку от лезвия. По идее иглу полагалось периодически смазывать быстродействующим паралитическим ядом, но Берл не делал этого никогда, полагая «секрет» совершенно бесполезным с практической точки зрения. Сейчас он горько сожалел об этом. Увы, другого шанса не было и не предвиделось, так что оставалось уповать только на точность выстрела. Эх, много ли времени заняло бы окунуть наконечник иглы в пузырек? Минуту? Две? Ну почему было этого не сделать, хотя бы даже и не веря в необходимость — просто так, на всякий случай? Вот же досада…

— Знаешь, Абу-Ахмад, — сокрушенно проговорил Берл, поднимая голову от ножа. — Никогда не надо умничать, вот что я тебе скажу. Если в правилах написано «делай А», то и надо делать «А», а не выпендриваться с дурацкими «зачем?» да «почему?» Это я тебе говорю как человек, пострадавший от собственной глупости.

Раскаяние его звучало настолько искренне, что Абу-Ахмад обрадовался. Похоже, пленник и в самом деле собирается колоться…

— Я тебя слушаю, парень… Так это твой нож, правда ведь?

— Знаешь, как можно понять? — доверительно прошептал Берл, снова наклоняясь к ножу и носом аккуратно разворачивая его лезвие в направлении бородача. — Если посмотришь вдоль линии лезвия… да не так… наклонись пониже и смотри прямо в острие, ага, так… видишь?

— Нет… — прошептал Абу-Ахмад, честно стараясь.

— Тогда чуть-чуть правее… еще… теперь еще ниже… вот так! — на слове «так» Берл резко ударил лбом по тому месту рукоятки, где, насколько он помнил, располагалась кнопка. Раздался щелчок. Берл поднял голову. Бородач задумчиво смотрел на него одним глазом, лежа щекой на столе. Второго глаза не было: на его месте зияла красная неопрятная яма. Иголка вошла в голову почти на всю свою длину — из кровавого дна глазницы торчал совсем небольшой кончик, не более пяти миллиметров.

Берл покрепче ухватил нож зубами и принялся пилить веревку. К счастью, на заточку ножа он времени не жалел никогда. Менее чем через минуту он уже стоял за креслом глупого своего следователя, вытаскивая из кобуры пистолет и запасную обойму.

— Ты еще и оружие не чистишь, бижу… — упрекнул он покойного, брезгливо осматривая грязный исцарапанный магнум. — Ну нельзя же настолько быть идиотом… Надеюсь, он хотя бы стреляет?

Абу-Ахмад не отвечал по понятным причинам.

— Молчишь? А ведь какой разговорчивый был… Ну ладно, ты пока тут посиди, а я пойду. Ножик я заберу, хорошо? Ты ведь на него насмотрелся по самые уши, а мне еще пригодится. А вообще-то, знаешь, одолжи-ка мне свою форму. У вас ведь тут все в камуфляже ходят, по моде одетые, а я что — не человек? Я тоже хочу…

Приговаривая так образом, Берл стащил с бородача одежду и натянул ее на себя. Получилось почти впору, хотя и тесновато в плечах. Окно выходило на жилые палатки ханджаров. Эта часть лагеря почти не освещалась, и Берл не сомневался, что в темноте сумеет выскочить незамеченным. Проблема заключалась в том, что для того, чтобы дойти до стоянки автомашин, требовалось обогнуть штабной барак, пересечь ярко освещенный плац и миновать пост у ворот. На это может уйти минут пять — время значительное. А подручные Абу-Ахмада, скорее всего, сидят снаружи, прямо за дверью, прислушиваются. Пока Берл тут бормочет, мертвеца воспитывает, пока в коридоре слышен звук мирной беседы, никто ничего и не заподозрит. А вот как наступит в кабинете мертвая тишина, тут-то и встрепенутся господа садисты. Ну а дальше понятно: тревога, вся база вокруг тебя, а ты — посередине плаца, как мышь на паркете бального зала… Нет, не годится.

Берл перетащил мертвеца на стул, подошел к двери, приоткрыл слегка, на небольшую щелку, позвал: «Эй, Хасан! Селим!»

Вошел Хасан, один, сделал шаг-другой и остановился, недоуменно глядя в затылок сидящему на стуле командиру. Берл насадил его сзади на нож по всем правилам, снизу вверх, под лопатку, но тем не менее «слесарь» не умер. Он обернулся и с рычанием вцепился в Берла, пытаясь добраться до горла. Чудовищная жизненная сила этого волосатого балканского оборотня отказывалась уходить без боя. Держа правую руку у горла, Берл размахнулся левой и что есть силы ударил Хасана в печень. Палач охнул и ослабил хватку. Берл ударил снова и снова. Он бил, не переставая, в одну и ту же точку, поражаясь тому, что враг продолжает держаться, надеясь только на то, что жизнь в теле этого жуткого существа иссякнет прежде, чем его, берловы, силы. Он уже взвешивал возможность воспользоваться пистолетом, как Хасан наконец дернулся, уронил руки и обмяк.