Автомобиль резко остановился, не доехав пары ярдов до Кокрена и Пламтри, прижимавшихся к земле на краю дороги, и воздух разорвали еще два громких выстрела – Кокрен понял, что это Мавранос стреляет по лодке через разбитое пулей окно пассажирской двери.

Моторка на серой воде замедлилась, но тут же ее мотор взревел, она повернула к северу, разбрасывая брызги из-под носа, и стала по дуге удаляться от полуострова, показывая стоявшим на берегу лишь бурлящую пену под мотающейся кормой.

Пит и Анжелика кинулись к Мавраносу, который выскочил из машины.

– Давайте-ка вытащим его, – проговорила, задыхаясь, Анжелика, – и снесем по лесенке вон туда, где камни. Эх, надо было мне сначала зарядить нормальные пули. Вы несите его, а я сбегаю за колдовскими припасами.

Кокрен выпрямился и понял, что в какой-то момент перестрелки вынул револьвер и передернул затвор; осторожно спустив затвор, он потрогал ствол, чтобы убедиться, что не стрелял. Заведя трясущуюся правую руку за спину, он убрал оружие в кобуру. Потом отмахнулся от мухи, которая, жужжа, вилась около его уха, и с великой неохотой поплелся к машине.

Одетый, и целый, и в каком-то смысле все еще босоногий дух Скотта Крейна стоял рядом с неспокойной серой водой. Не совсем там, где находились Мавранос, Пламтри и две серебряные монеты – он сразу же заприметил свой обнаженный призрак, мерцающий и трепещущий, как колибри, на руинах у моря, куда каждые пятнадцать секунд долетал двухсекундный стон могучей туманной сирены, – но в любом случае путь туда ему преграждала вода, которую ему следовало пересечь… холодная, непостижимая вода.

Следовало – но не являлось неизбежной обязанностью. Он мог бы без особого труда ужать и усечь себя настолько, чтобы одухотворить призрака, самому стать не более чем призраком – но, по крайней мере, превратиться в него полностью и остаться здесь, имея реальную физическую массу; свободно бродить по знакомым шумным человеческим улицам, греться под земным солнцем и заливать паршивое вино в свою грубо слепленную глотку. Он был бы отравленной и куцей сущностью – но все же реальной сущностью.

Или можно было бы взять два серебряных доллара, возвращенные Пауком Джо именно для этой цели, и потратить на забвение, которое греки представляли себе как лодку Харона, перевозящую через Стикс, а там выпить из того, что греки называли Летой, рекой беспамятства и отказа от своей сущности.

Нет никаких гарантий, что там будет хоть что-нибудь или даже ничто. Полный отказ от себя и безоговорочная капитуляция перед тем, кто или что, в конечном итоге, стоит за деловитыми кучками богов и архетипов, величине которых человечество издревле тщится соответствовать. Он мог надеяться на милосердие, но, безусловно, впереди должна была присутствовать справедливость – справедливость более древняя и более неумолимая, чем силы, заставляющие солнца сиять и галактики вращаться в ночном небе.

Сидя в «БМВ» перед мотелем «Стар» с включенным мотором, стекла которого местами запотели от духоты, Лонг-Джон Бич повернулся к спаренным манекенам на заднем сиденье.

– Расскажу-ка я вам притчу, – сказал он.

– Обращайся ко мне, черт бы тебя побрал, – хрипло сказал Арментроут, стискивая скользкую от пота баранку. Один из постояльцев рассказал ему, что они были здесь во время ночного землетрясения, которому уже присвоили название «Марина» и оценили в 3,2 балла. «Они орали друг на друга, – сказал постоялец, – и кричали: „Где Кути?“ Потом сволокли одного из парней в пикап и уехали: часть в пикапе, а часть в потрепанном старом коричневом „Форде“».

– Я вам всем расскажу, – равнодушно отозвался Лонг-Джон. – Свалился, значит, автомобиль одного парня с горы, а парень выпрыгнул и схватился за дерево, торчавшее посередине обрыва. Внизу только туман, и он не может ни подняться, ни спуститься. Он смотрит в небо и говорит: «Есть там кто-нибудь? Скажи мне, что делать!» И громкий голос ему отвечает: «Отпусти дерево». Парень подождал несколько секунд и спрашивает: «Эй, а больше там никого нет?»

Арментроут нетерпеливо кивнул и повернулся к Лонг-Джону.

– Ну и как он поступил?

Однорукий пожал плечами.

– На этом история кончается.

У подножья неровной кирпично-мраморной лестницы, в тени мраморной ниши с выдающейся вперед крышей с завитушками, где, казалось, должно было разместиться резное изображение мертвого короля, над морем, как древний причал, выступал широкий, вымощенный булыжником полумесяц с приподнятым каменным краем.

В данный момент на мостовой под крышей ниши лежал только мертвый король; его джинсы и белая рубашка успели намокнуть от грязной влаги из лужиц между неровными камнями мостовой. На широкой, похожей на стол плите, укрытой каменным козырьком, валялась пара листов гофрированного картона – постельные принадлежности какого-то отсутствующего временного обитателя.

Чуть дальше в сторону оконечности полуострова, отмеченной железным фонарным столбом, находилась еще одна лесенка, выводившая на уровень дороги из этой впадины; лесенка была отрезана от серого неба скамейкой из мраморной плиты, уложенной на два разбитых гранитных полумесяца, и Кокрен поймал себя на желании ощутить это укрытие надежным, прочным зданием, но было слишком очевидно, что это место отличается от настоящих древних руин – все грани камней, даже уложенных в кладке рядом, были выщербленными и корявыми. В его голове крутилась строчка из какого-то стихотворения: «Обломками сими подпер я руины свои…»

На каждой полке и на каждой стене торчали из влажной земли толстые водопроводные трубы, их открытые рты загибались горизонтально и выносили на землю гулкий звук морской воды, поднимающейся и падающей в их погребенных шахтах, – низкий звон, похожий на тот, какой возникает, если медленно водить пальцами вверх и вниз по слабо натянутым струнам бас-гитары. Глухое сердцебиение и частое поверхностное дыхание Кокрена, казалось, создавали контрапункт этим звукам, и только несомненное мужество Пламтри, непоколебимо настроенной, несмотря на отчаяние, достичь поставленной цели, и его собственный тошнотворный стыд за то, что он попытался призвать призрак Нины во время эпизода с «Дамой», удерживали его от того, чтобы прыгнуть в холодное море со стороны марины и попытаться доплыть до берега.

Его лицо покрывал холодный пот, и не только из-за того, что несколько минут назад ему пришлось нести холодное мертвое тело. В его памяти вновь и вновь возникал карабин, подпрыгивавший в руках Анжелики и выплевывающий гильзы, и край кирпичной ступеньки, разбитый пулей в пыль, и невидимые в полете осколки – и его трясло от нового, нутряного осознания стремительности, и пуль, и человеческой беспощадности.

Пока Мавранос, Пит и Кокрен тащили тело Скотта Крейна, Анжелика сбегала к машине, принесла свой рюкзак и теперь раскладывала на сырых камнях какие-то ерундовые на вид штучки; помимо мусора, годного разве что для блошиного рынка, который он видел в мотеле минувшей ночью, там оказалась коробка из-под сигар «Упманн», пузырек бензина «Ронсонол» для зажигалок, открытка с эмблемой все того же мотеля «Стар»… Кокрен недоуменно покачал головой.