случае кирпичные. — Ю. О.) заводы…» И хотя там работали другие архитекторы, ответственность все равно лежала на нем…

По возвращении все начиналось сначала. Крепость, Городовой остров, Васильевский, Выборгская сторона. А вечерами то ассамблея с курением трубок, игрой в шахматы, то званое пиршество…

Пиршества бывали часто. То чей-то день рождения, то именины, то царь одержал очередную победу, то годовщина сражения.

Свидетельствует датчанин Юст Юль: «День Петра и Павла. У Меншикова много ели, много пили и много стреляли. И разгула, и шума было здесь столько же, сколько на любом крестьянском пиру. Среди обеда внесли целого жареного быка; жарили его в течение двух дней. Попойку и кутеж мы выносили до 4-х утра… На всех пирах… лишь только соберутся гости, прежде чем они примутся пить или отведать вина, царь по своему обыкновению велит поставить у дверей стражу, чтобы не выпускать никого. При этом царь сам редко выпивает более одной или, в крайнем случае, двух бутылок вина…»

Наутро даже после самой большой попойки вновь начинался обычный трудовой день…

VI

Весна 1704 года. Еще не закончено строение Кроншлота, не заложено Адмиралтейство. Реальна угроза нападения шведов с моря и с севера от Выборга. А гонец мчит в Москву государево письмо боярину Стрешневу:

«Min Herr

Как Вы сие письмо получите, изволь, не пропустя времени, всяких цветов из Измайлова не помалу, а больше тех, кои пахнут, прислать с садовники в Петербург».

Петр Алексеевич твердо верит в счастливую судьбу своего города и всякими путями спешит превратить его в рай — парадиз. Он уже выбрал место для своей постоянной летней резиденции: кусок земли, поросшей ельником, на правом берегу Фонтанки, где вытекает она из Невы. На месте развалин бывшего поместья шведского барона Конау. Прямо против крепости с видом на Городовой и Васильевский острова. Здесь решает он устроить красивый сад.

Любовь к садам и цветникам утвердилась с детских лет. На окраинах Москвы в садах Преображенского играл с «потешными» — будущими лейб-гвардейцами Преображенского и Семеновского полков; на прудах Измайловских садов плавал в маленьком отцовском ботике. Теперь хотел иметь свой сад. Такой, какие видел в Зандаме, Делфте, Амстердаме.

Строительство летнего деревянного дома поручил, как считает большинство историков, Ивану Матвеевичу Угрюмову, с которым Трезини работал в Нарве. Известно, что числился Иван Матвеевич чертежником в артиллерийском приказе. Был смышлен. Имел, как говорят, золотые руки. Скончался Угрюмов в 1707 году. Судя по письмам царя, повелели Ивану Матвеевичу помимо строения Летнего дворца разбить цветники и соорудить фонтаны. А вот что успел сделать — неведомо. Каким был деревянный Летний дворец, пока не знаем.

Единожды что замыслив, Петр стремился довести до конца. Бесконечные сражения со шведами, предательство польского короля Августа, ожидание генерального наступления Карла XII на Россию — ничто не отвлекало мыслей царя от Петербурга, от полезных мелочей. То он просит корабельного мастера Федосея Скляева изготовить несколько станин на колесах — роспусков для перевозки старых деревьев с комлями. То указывает Кикину, чтобы возил из лесу дубы и сажал их в Летнем саду. И уж конечно — обязательные частые отчеты о строении санкт-петербургской фортеции. В 1708 году государь даже требует от Ульяна Синявина чертеж крепости с отметками, что сделано и что предстоит сделать в первую очередь. И Синявин с поспешностью сей чертеж высылает.

После Полтавы Петр Алексеевич наконец-то 23 ноября прибыл в Петербург. Триумф праздновали в Москве, а здесь пора заняться гражданскими делами. Один из первых указов — о поспешании в строении городских и увеселительных государевых домов. Канцелярия начинает спешную заготовку надобных материалов — леса, камня, извести. А кирпич и черепицу, для прочности, следует обжигать только летом. 18 августа 1710 года Доминико Трезини приступил к строению каменного Летнего дома, дабы исполнить его «доброю архитектурною работою».

Многие исследователи считали, что тессинец только перестроил деревянный дворец Угрюмова. Но даже под самую большую избу не бьют сваи. Трезини возводил совсем новое здание. Причем строил его так, чтобы отличалось оно от всех прочих.

К этому времени каменные дома в Петербурге уже строили Головкин и Меншиков. Двухэтажные, нарядные, с ризалитами по краям. На голландский манер. Как нравилось государю. Хотя мерой вкуса и представительности еще недавно считалась архитектура итальянская. Так уж велось на Руси чуть ли не со времен великого князя Ивана III. И вовсе не случайно, отправляясь в путешествия по Европе, ближние к Петру люди — П. Толстой, Б. Куракин — в своих дневниках обычно отмечают «много изрядных домов с манеру итальянскова». Высшая оценка красоты.

Государю Петру Алексеевичу побывать в Италии не довелось. Может, окажись он в Венеции, изменились бы его вкусы и воззрения на строительное искусство. Но с юношеских лет практичный Петр знал и любил Амстердам. Он сразу покорил его своим морским обличьем, деловитостью и, конечно, портом. Любезный сердцу Петербург должен походить на этот город. Вот почему, отправляя молодого Ивана Коробова учиться в Европу, царь наставлял его: «Строения здешней (то есть петербургской. — Ю. О.) ситуации… сходнее голландския. Того ради надобно тебе в Голландии жить…»

Летний дом царя Петра внешне напоминает знаменитый дворец Маурицхейс в Гааге, построенный архитекторами Яном ван Кампеном и Питером Постом в 1633 году. Маурицхейсу подражали и в Голландии, и в Дании. Трезини мог видеть эти повторения и взять их за образец.

Четырехугольный в плане дом резко выделялся изысканной строгостью и тонким вкусом среди прочих строений Петербурга. Это даже не дворец, а дом сановитого горожанина или очень богатого купца. А может, сам Петр, не любивший тратить на себя лишние деньги, пожелал иметь скромное жилище? Существует предание, что годы спустя, посетив Францию, царь возмутился роскошью Парижа и Версаля при ужасающей нищете французских деревень. Якобы сказал он тогда: «Если я замечу подобное за моим Петербургом, то первый зажгу его с четырех углов». И хотя незадолго до смерти стал замечать подобное, город все же не зажег.

А. Меншиков — Петру:

«О здешнем поведении доношу, что за помощью Божей во всем здесь благополучно. И в делах здешних исправляемся по возможности.

На дворе Вашем летнем людские покои строятся, а под Ваши палаты из фундамента воду непрестанно выливают, для чего нарочно с Москвы свою машину я привезти велел. Однако по се время вылить не могут, ибо без четверти четыре аршина фундамент под водой…

Из Санкт Питер Бурха июля 31 дня 1711 г.».

Рядом с особняками Меншикова и Головкина Летний дворец выглядит маленьким, простоватым. Правда, современники вынуждены признать: «Дворец хотя и небольшой, но сделан хорошо».

Северной, протяженной стороной в девять окон смотрит на Неву. Шесть оконниц восточного фасада глядят на Фонтанку. Парадный подъезд со стороны сада, на южной стороне. В 1714 году Летний дворец обрел свой окончательный, теперешний вид. Узкий лепной фриз из дубовых ветвей опоясал его. Между окнами первого и второго этажа заняли свое место барельефы. Они повествуют