Это уже после меня перемкнёт, и я, совершенно ни хрена не соображая, обернусь обратно к столику, схвачу столовую салфетку из-под пустой тарелки и начну с каким-то яростным остервенением тереть себе руку в том месте, где эта сволочь меня поцеловала. Дрожать и трястись, уже через секунды две ничего перед собой не различая, потому что слёзы перекроют глаза и брызнут прямо на растёртую кожу и рукав жакета.

– Ну всё. Тише… тшш…

Господи, я даже успела напрочь забыть об Астоне, меньше всего ожидая, что именно он накроет меня со спины своей тенью и практически полностью собой. Отберёт салфетку и сам, осторожно начнёт вытирать мою трясущуюся руку.

– Мне… мне надо в туалет. Надо помыть руки!

– Он уже ушёл. И вернуться сюда больше не посмеет. Обещаю. Если появится опять – переломаю ему ноги.

Что-то в голосе Адарта убеждало, что он говорит чистую правду, при чём словосочетание «переломаю ноги» – являлось фигуральным оборотом речи, за которым скрывалась куда более серьёзная угроза. Но я уже не хотела думать об этом кошмаре. Наверное, это всё Астон. Его объятия, его крепкие, смертельно опасные и одновременно до невыносимости нежные руки, обхватившие меня защитной клеткой и прижавшие к его груди ревностным порывом. Кажется, в тот момент слёзы из моих глаз брызнули ещё интенсивнее. Только мне было на это откровенно начхать. Я уткнулась сопливым носом в его пиджак у лацкана и просто дала волю сдавленным рыданиям, не думая ни о чём. Просто освобождаясь от этого груза, который, как оказалось, копился уже далеко не один день. А теперь… теперь хотелось вырвать это всё из себя, ну хоть как-то. Потому что страшно! До дикости и до чёртиков!

Понимать, что ты по сути никто – кусок мяса на тарелке перед бездушными тварями, который в любое мгновение начнут буквально рвать на ошмётки, пожирать и смачно сглатывать… а ты и сделать ничего не сможешь, ибо уродилась именно для этого – быть чьей-то закуской и изысканным деликатесом. И всем им насрать, кто ты в действительности… им вообще на всё и всех насрать, поэтому они и творят эту мерзость: выкручивают наизнанку наши истинные человеческие ценности, попросту поплёвыя на нас с высоты своего господского положения, ведь они – высшая раса, они круче, они продвинутей, хотя на деле – самые обыкновенные паразиты. Только сумасшедший будет терпеть собственных паразитов. А мы и терпим, вот что смешно. Терпим уже не одну тысячу лет, ещё и радуемся, как те чокнутые блаженные, восхищаясь их миникопиями в лице тех же монархов, церковников-жрецов и прочей, якобы богоизбранной властью. Всё правильно, вас будут использовать, как мясо, продавать ваших детей и женщин на чёрном рынке (детская плоть и кровь небось чище и вкуснее), гнать ваших сыновей на бойню на очередную войнушку за нефтяные разработки.

Люди гибнут за металл? Да ничего подобного! Люди гибнут за пустышки и ту иллюзию, которую им вложат в голову, после их рождения. И так до бесконечности. Плодить безмозглое стадо, превращая в ещё более безмозглый планктон, которым потом можно будет закусить на очередной вечеринке в честь особой даты и знаменательного события, отмечаемыми нашими истинными богами и тайными правителями. Это же так естественно, да и кто вообще рискнёт всему этому возразить, ведь побеждают сильнейшие. И выживают только сильнейшие. А ваша участь – подчиняться и жертвовать собой, добровольно отправляясь на бойню в шикарных нарядах, с ослепительной улыбкой на губах и в именном ошейнике на горле, которое вот-вот перережут. Вы думали, избранные – это баловни судьбы и удачливые сукины дети? Да ничего подобного! Это овцы! Агнцы! Жертвенный тук, чьё горящее благовоние обязано щекотать ноздри своим богам и услаждать их тонкое обоняние.

Я же точно такая! Ничем не лучше! Уже который день подряд занимаюсь самообманом и эти мгновения не исключение. Я жмусь к своему палачу, к хозяину моей жизни и тела, как та наивная кошка, которую в любой момент могут усыпить, если она начнёт вести себя не так, как должно, или подхватит какую-нибудь неизлечимую болячку. Я упрямо продолжаю гнать от себя мысли, что мой Хозяин не такой. Он ест меня не ради врождённого потреблятства, а чтобы элементарно выжить, поэтому якобы и ценит мою собственную жизнь. Поэтому я и цепляюсь за услышанные в его разговоре с фон Гросвенором отдельные фразы, как за спасительные соломинки, выискивая в них то, чего никогда не сумею там нащупать. Мы всё равно будем разными, между нами пропасть, которую не преодолеть вообще никак и никогда, ибо этому никогда не быть. Это невозможно!

– П-пожалуйста… отвези меня домой.

И спрячь… если сможешь. Хотя бы на несколько минут… хотя бы на ближайшие пару часов…

Мы так и не заговорили потом. Я банально не могла. И не потому что не хотела, просто пережимало горло изнутри каждый раз, когда вспоминала о последних событиях. А они и не думали покидать моей памяти, вцепившись в неё насмерть энцефалитными клещами и атакуя раз за разом, то яркой картинкой увиденного, то острыми шипами невыносимо болезненных эмоций. И опять колющий спазм по трахее со стылой волной по лёгким и сердцу, и не отпускают подолгу, когтистыми пальцами невидимой руки царапая и сжимая немощную плоть и рвущуюся на лоскутья сущность. Только в этот раз боишься разрыдаться. Терпишь, держишь до последнего себя в руках, цепляешься за влажную ткань платка, как за единственную подстраховку – нелепую и такую же никчёмную, как и все твои попытки успокоиться – убедить себя, что всё это не взаправду. Это только сон. Иллюзия. Игра воображения. Очередная эмоциональная пьеса от величайшего драматурга, непризнанного гения и просто непревзойдённого постановщика всех времён и народов Адарта Варилиуса Непобедимого – решившего проверить меня в который раз на прочность. Сумею ли пройти и через это испытание, куда более страшное и отнюдь не развлекательное.

Что такое секс-растление и изощрённая эротика со смягчённым физическим насилием? Вот насиловать сознание и душу – вот это куда посерьёзнее. Здесь тебя могут вывернуть наизнанку уже по-настоящему, плач не плач, отбивайся не отбивайся – никому нет дела до твоих человеческих слабостей и хрупкой девичьей психики. И страшно ведь не потому, что Астону могло прийти подобное в голову. Страшно, что это действительно реальность, а он – первый и практически единственный, кто хотел бы всё это от меня отвести. И не то что отвести, а чтобы вся эта грязь никогда и ни при каких обстоятельствах не смогла задеть ни моих глаз, ни моего рассудка, ни в особенности моей памяти.

Только уже как-то поздно метаться. Если только страх не побьёт все возможные рекорды и не доведёт меня до истерического срыва, не вынудив выпросить у Найджела отключить мне сознание каким-нибудь доступным ему способом. Он ведь по любому может подобное сделать с его-то фантастическим умением воздействовать на чужой мозг и чужое восприятие. Что ему стоит влить мне щедрую дозу «анестезии» и отключить от внешней реальности? Ему же удавалось запрограммировать моих родителей и сестру.

– Думаю… теперь я имею право знать? По крайней мере то, с чем мне предстоит столкнуться в ближайшее время.

В отель мы вернулись довольно скоро. На благо, до него и недалеко. Правда время, потраченное на дорогу, превратилось для меня в настоящую пытку. А когда мечешься внутри самой себя, будто загнанный в замкнутую ловушку зверёк и не знаешь, как выбраться из этого ада, любая секунда (если не мгновение), растягивается в кошмарную вечность. Окружающий мир больше не воспринимается, как прежде, часть звуков поглощается либо глухой пустотой, либо раздражающей вибрацией-какофонией, время от времени прорывающейся в твою голову. Эмоции обострены, нервы оголены и вывернуты наизнанку – любое прикосновение или даже слабейшее движение потоком воздуха тут же вызывает ответную реакцию острого отторжения. Хочется сжаться, как-то спрятаться от всего этого, сделаться никем… Но не можешь. Сознание ведь на месте, не даёт и не пускает. Память атакует ещё сильнее и глубже, надрывнее и болезненнее. И выходит, что-толку-то никакого. От этого не спрячешься. А Астон больше не обнимает и не успокаивает. Да и броситься снова ему на грудь самой – гордыня сдерживает и не даёт. Я же привыкла сама справляться со всеми своими проблемами. И ведь это из-за него по сути я и оказалась в этом кошмаре.