– Он сделал это на свой риск и страх. Если бы совершил нечто сверх того, то сам бы остался и без пальцев, и без руки, пока новые не отрастут. Гросвенор всегда таким был – безбашенным любителем острых ощущений, за что и получал не раз на орехи, не смотря на собственную сверхзащиту. По сути, он нанёс мне оскорбление, так что при следующей встрече будет вести себя мене вызывающе.

– Видимо, я должна после этих слов умилиться и облегчённо вздохнуть, если не обрадоваться?

– Нет, я не стремлюсь тебя успокоить, просто говорю, как есть. Ваш мир – частичное отражение нашей реальности, только у нас всё более изощрённо, с сохранением давно изживших себя традиций и едва не до вынужденного надрыва при исполнении некоторой части общинных ритуалов. Но одного у нас, увы, никогда не отнять – мы не будем относится к людям, как к равным себе. Это априори невозможно! Равно, как и некоторое меньшинство людей никогда не примут подавляющее большинство в свои ряды. Только в нашем случае – это обусловлено не социально-классовым различием, а видовым. И тут ничем не попишешь. Либо принять и смириться, либо…

– Сидеть в подвале на цепях у каменного нужника и скулить в подпотолочное окошко на полную луну?

Наверное, я слишком взвинчена, чтобы улавливать в сумерках комнаты хоть какие-то изменения на лице Астона, как и выхватывать на слух в однотипной монотонности его голоса несвойственные ему «искажения». Но, скорее всего, не хотела. Испытывать что-то к высокоразвитому существу, кто никогда и ни при каких самых невероятных условиях не сможет к тебе снизойти не то что бы, как к равной, а хотя бы достойной его уважения?.. Это действительно нужно либо тронуться рассудком, либо окончательно потерять связь с реальностью. Только где находится та самая грань, что определяет степень твоей нормальности и удерживает строго в границах обусловленных законов природы?

Я ведь сейчас смотрела отнюдь не на пятиметровое крылатое чудище с какой-нибудь гравюры Данте, передо мной сидел стопроцентный человек без ярко выраженных признаков на атавизмы и прочие ксеноморфные органы пугающих форм со скрытыми в них функциями шокирующего предназначения. Внешности подобного экземпляра мог позавидовать любой смертный человек, а если при этом не знать, кто за ней скрывался на самом деле… Но даже если и знать. Я ведь знала и должна была испытывать к нему как минимум омерзение и к себе в особенности. Только в эти минуты меня пугало совершенно иным фактом. Впервые на горизонте маячило нечто более страшное, чем истинное происхождение моего похитителя. И тут как-то уже бессмысленно метаться и рвать на голове волосы из-за усиливающихся к нему чувств.

С человеческой природой сложно бороться в первую очередь самому человеку, ведь по сути придётся ломать собственную психику и себя изнутри. Да и Астон, как на зло ничего такого не делает, чтобы вызвать к себе ответное отторжение. Даже наоборот… хочется сорваться с места, броситься к его ногам, обхватить за коленки напуганной до смерти кошечкой. И чтоб не отпускал… больше никогда… Чёрт!..

– Прости, но в сложившейся ситуации я нахожусь в таком же безвыходном положении, как и ты. Пытаться свалить на меня всю вину происходящего, в надежде что-то ещё из всего этого для себя выиграть?.. Согласись, это, как минимум, глупо и по-детски инфантильно. – впервые он как-то проявил своё живое участие не только через слова, поведя слегка головой и сдвинув грузно брови к переносице. Никогда ещё я его таким не видела, практически человечным и, да, напряжённым намного больше моего. – Может сядешь? В таком состоянии сложно стоять на ногах, тем более при возникшей необходимости получения недостающей информации.

Интересно, если бы он приказал сесть у его ног, стала бы я медлить?

Но он повернул (совсем немного) лицо и взглянул в сторону мягкого уголка – почти кивок-указание, но слишком сдержанно, без лишнего проявления ненужных чувств.

Ломаться на моём месте дальше было бы теперь просто бессмысленно. И я сама его оттолкнула несколькими часами ранее, думая, что пережить весь этот ужас в одиночку будет проще и привычнее. Наивная. При чём веду себя сейчас далеко не лучшим образом. Изнутри колотит и нервным ознобом, и надрывным сердцебиением, а подойти самой ближе и стыдливо напроситься в защитные объятия – кажется, скорее язык себе до крови прокушу, чем найду в себе смелости опуститься до подобного унижения. Поэтому и принимаю приглашение Адарта, будто хватаюсь за спасительную соломинку – метнуться в сторону дивана прямо сейчас, пока есть возможность и пока меня не подвела собственная слабость. Что и делаю, практически сразу же, торопливо забираясь на диван с ногами и будто интуитивно «забиваясь» в самый угол. Заодно хватаю ближайшую декоративную подушку и, обняв её обеими руками, прижимаю к животу и груди.

Не самый лучший заменитель Астоновских объятий, но выбирать не приходится. Я просто хочу хоть немного загасить этот грёбаный озноб. И, похоже, он только усиливается, ибо за всё время, проведённое здесь, я так и не услышала ничего из того, что могло бы меня успокоить. А Найджел… Он даже и не пытается. И этим убивает практически без каких-либо усилий – своей треклятой отстранённостью или… даже не знаю чем. Можно подумать, он уважает моё личное пространство и ждёт, когда же это я решусь сама на встречный к нему шаг.

– Когда?.. – горло-таки перехватывает удушливой асфиксией, мешая задать такой по сути простой вопрос. Приходится буквально насильно себя заставлять, чтобы наконец-то выдавить его из себя. – Когда мы должны туда… отправиться?

Но Астон вдруг поднимается с места, вытягиваясь в струнку с этой своей безупречной королевской осанкой, которую, не представляю даже чем, можно вообще хоть как-то переломить; подхватывает кресло за резную спинку одной рукой и словно невесомую пушинку переставляет поближе к дивану, лицом ко мне. А я так и сижу, с поджатыми ногами и с подушкой в обнимку, как маленькая, напуганная до смерти девочка, с которой собирается провести воспитательную беседу слишком серьёзно настроенный на этот разговор родитель.

А озноб не проходит. Ещё немного и меня будет колотить явственными судорожным схватками, поскольку повисшее между нами на несколько секунд гробовое молчание, казалось, с каждым пройденным мгновением расширяло свой грёбанный прессинг на сознание и слух до физической осязаемости. Если он не заговорит через две… три…

– Часов через восемь, – он это наконец-то произнёс, а я чуть было не застонала в голос, не веря услышанному и на некоторое время выпадая из реальности и происходящего. Даже не заметила, как он уселся напротив в переставленное им кресло, потому что перед моими глазами всё поплыло из-за клокочущего в висках давления и поднявшегося в ушах шума. Про вскипевший в крови адреналин, временно меня ослепивший, можно и не говорить. Не знаю только, каким это чудом я не вскочила с дивана и не бросилась на подгибающихся ногах в ванную, чтобы проблеваться.

– Так скоро? – всё что вообще мне удалось в те секунды выдохнуть из своих лёгких, будто насильно их сжав изнутри… вместе с сердцем.

– Более чем достаточно, чтобы подготовиться к переходу. – в этот раз Найджел даже ногу на ногу закинул, хотя в целом его поза не выглядела ни вальяжной, ни чрезмерно надменной. Не представляю, как и почему, но я чувствовала его внутреннее напряжение собственной кожей и тем страшнее становилось от понимания, что он на деле не такой уж и неуязвимый. Может опыта побольше для подобных ситуаций, да яйца действительно стальные.