Францией, который позволит мирным путем разделить турецкие земли и нарушит монополию английской торговли с Востоком; «выиграет от раздела и род человеческий. Страны, где науки и художества родились и откуда распространились, когда Европа еще варварской была: Греция, Египет, северный берег африканский – очнутся от долгой дремоты, в которую их тирания фанатиков погрузила»[136].

Таким образом, в начале 1806 г. Паррот вторично попытался склонить Александра I к миру с Францией и к отказу от поддержки «ненадежных» союзников. Возмущение ими лишь возросло во время кампании 1807 г., когда Паррот писал императору: «Вы сражаетесь ради спасения Европы, в которой Англия пожар разожгла; Вы сражаетесь, чтобы защитить Вашу империю от врага, которого континентальные войны, затеянные Англией, сделали угрозой для всей Европы; Вы сражаетесь в первую голову за Англию. И вот в решающий момент, когда добрая воля этой нации торгашей могла бы Вам помочь общего врага разгромить, Англия общее дело предает»[137]. Поэтому профессор в принципе приветствовал Тильзитский мир, ибо тот был необходим и заключен «на условиях настолько почетных, насколько обстоятельства позволяли». Но угроза сохранялась, и ученый спешил побудить императора «все возможные силы бросить на переустройство армии, которая <…> скоро понадобится для войны с Францией, а быть может, и с Англией»[138].

Действительно, на рубеже 1806–1807 гг. Паррот впервые обратил внимание на состояние русской армии, чем вызывал немалое удивление у Александра I. «Не ожидал я вовсе, что Вы мне объявить собираетесь нечто, касающееся моей армии. Можете вообразить, с каким удивлением узнал, что Вам, сколько судить можно, о событиях, там происходящих, известно», – писал император профессору в конце декабря 1806 г. Речь шла о созванных в прибалтийских провинциях в соответствии с манифестом от 30 ноября 1806 г. ополчениях, которые Паррот мог непосредственно наблюдать. Он поделился с Александром I опасениями по поводу их боеспособности из-за отсутствия в местных крестьянах «патриотизма» (которого в этих губерниях, завоеванных силой и страдающих от крепостного рабства, «нет и быть не может»), так что они скорее обратят оружие против своих же помещиков, чем поддержат армию[139]. К тому же Паррот указывал на возможность хищений при организации снабжения и получил тому подтверждение, когда летом 1807 г. находился в Риге и наблюдал русские войска, отступавшие из Восточной Пруссии. Солдаты страдали от голода («Несчастные храбрецы травами питаются, которые собственными руками в лесах и полях собирают, чтобы избегнуть смерти после того, как избегли картечи Бонапартовой»), а заготовленная для армии мука на поверку оказалась гнилой[140].

Последовавшие затем перерывы в регулярной переписке Паррота и Александра I привели к тому, что проблемы, связанные с армией и внешней политикой России, не звучали в ней более трех лет. Но как только в сентябре 1810 г. профессор получил от императора подтверждение, что тот готов принимать от него любые «полезные сочинения», эта тема вернулась в письма, тем более что она объективно являлась одной из важнейших для оценки тогдашнего положения России. Парроту было что сказать на этот счет, и он передал Александру I сперва короткие замечания (в письме от 7 сентября), а потом пространную записку от 15 октября 1810 г. под заголовком «Секретная, весьма секретная», которую поднес царю перед отъездом из Петербурга, подводя итог состоявшихся там бесед[141]. Основное содержание «секретной записки» было посвящено подготовке новой большой войны с Францией. Неизбежность такой войны и необходимость тщательно к ней готовиться прекрасно понимал тогда и сам Александр I[142]. Предложения Паррота состояли в том, что ради этого России стоит пойти на урегулирование спорных вопросов на Балканах и в Закавказье, то есть как можно скорее, пусть и ценой уступок, подписать мир с Турцией и Персией (чему Франция будет препятствовать). Он также указывал на возможность привлечь на свою сторону поляков (которым нужно пообещать восстановить их государственность) и даже заключить союз с Швецией – к этой мысли профессор еще раз вернется через полгода, когда с похвалой отзовется перед Александром I о новом шведском регенте, бывшем маршале Ж.-Б. Бернадоте, который «среди французских генералов всегда выделялся честностью и прямотой; короною обязан более этим добродетелям, нежели желанию Бонапарта его удалить», а потому он «сдержит все, что Вам пообещает»[143].

Заметим, что все эти рекомендации Паррота были воплощены Александром I в жизнь, а его союз с Бернадотом действительно был подписан в Петербурге 24 марта 1812 г. Но самые интересные замечания Паррота из «секретной записки» касались тактики ведения войны с Наполеоном. Профессор раскритиковал предложенный тогда Военным министерством оборонительный план, основанный на возведении пограничных крепостей: «Исполнить его сможете лишь наполовину, а армии Ваши в крепостях воевать не умеют». Профессор советовал: «Согласите войну, какую Вы вести собираетесь, с духом Вашей нации и духом противника». Это означало, что главную армию, вооруженную грозной артиллерией, следует пускать в бой «только в тех случаях, когда успех будет обеспечен», а до тех пор отступать, используя преимущества территории, чтобы начать «войну складов» на истощение противника. Для того же, чтобы его «гонять во все стороны и голодом морить», необходимы малые отряды – «десять полудивизий, составленных преимущественно из легкой кавалерии». Иными словами, Паррот предлагал Александру I тактику партизанских действий, которая действительно возымела успех в 1812 г.

Помимо общих советов, профессор стремился внести и собственный посильный вклад в победу. Еще в 1805 г. он рвался в бой, упоминая о своей давней мечте – умереть на поле битвы «подле возлюбленного Александра»; это же повторилось в 1807 г.[144] А в 1811 г. он уже всерьез собрался на войну, прося императора заранее предупредить его о времени ее начала, но теперь это было связано с его военными изобретениями. Как ученый-физик, Паррот решил создать оружие, которое бы дало русской армии решительное преимущество, и сам содрогался от своего намерения («Ужасное ремесло – рассуждать хладнокровно о самом гибельном способе умертвлять себе подобных!») – но считал его спасительным, ибо наиболее смертоносное оружие скорее и вернее принесет мир и поможет правому делу[145]. Речь шла о новом пушечном ядре, начиненном какой-то особой картечью большой разрушительной силы. К счастью или нет, опыты по практическому применению таких ядер потерпели неудачу в апреле 1812 г.

Зато полностью удались опыты Паррота с оптическим телеграфом, который также должен был применяться на войне как средство быстрой связи и для обустройства которого профессор был готов выехать в действующую армию. О собственной разработке такого телеграфа профессор рассказал Александру I еще в начале 1809 г., но тогда реакции не последовало; в октябре же следующего года император выделил Парроту тысячу рублей для изготовления образцов и проведения с ними опытов. Они прошли в конце 1811 г.,