– Слышишь, ты, предатель! Слышишь, – прошипела Джеки, – это ты рассказал, где я прячусь.

– Честное слово, нет, – выпалил Дилан.

– Я прокралась за Диланом в пятницу, – объяснила я, – и позавчера я тоже тут была. Когда он принес удочку и силки.

Дилан посмотрел на меня, как будто я у него на глазах превратилась в насекомое. Он открыл было рот, но Донни его опередил:

– Вот Бейтел точно крался: у него все руки в царапинах от ежевики, через нее и продирался.

Бейтел показал руки. И правда, все в крови.

– А я пошел за Бейтелом, – сказал Донни, – потому что меня припахали за ним присматривать.

Тут на дюну взбежала собака с половиной жареной курицы в зубах. Отдала добычу Джеки и тотчас улеглась рядом с Бейтелом, тихонько поскуливая.

– И давно ты меня преследуешь? – спросил Дилан.

– С тех пор, как научилась ходить, – сказала я.

– Правда? – спросил Дилан.

– Да, – подтвердил Донни.

– Черт подери, – выругался Дилан.

Бейтел поднял голову:

– Сюда идут люди!

Мы все замолчали и прислушались. Издали доносились голоса.

– Они ищут собаку, – предупредил Бейтел.

Джеки вскочила. Обвела нас безумным взглядом. На миг задумалась. Затем скомандовала:

– Все в бункер. Немедленно!

Дилан мгновенно нырнул под землю. Бейтел взял меня за руку и потянул ко входу. Вместе с собакой мы протиснулись через люк. Джеки взяла ветку и принялась заметать следы на песке.

– Тебе помочь? – спросил Донни. Никогда не слышала от него такого вопроса.

– Брысь в бункер, мудила! – рявкнула Джеки.

Через полминуты мы уже сидели друг у друга на головах в кромешной тьме внутри бункера. Воняло мочой. Ужас как воняло. Мы молчали. Джеки искала что-то на ощупь. В смысле, подозреваю, что это она шарила в темноте, потому что вскоре она прошептала:

– Бакс, Никель, зачем вы задули свечки? А спички где?

– Отдадим, если отпустишь нас домой, – сказал первый близнец.

– Тише, говори тише, – шикнула Джеки.

– Только если отпустишь, – гаркнул второй. Или это был первый.

Шум борьбы, пыхтение, сдавленные крики. Донни чиркнул зажигалкой. Джеки сидела на извивающихся братьях, зажимая им рты руками.

– Ого, – сказал Донни и зажег свечи.

Мы скучились в тесном помещении, самое большее два на три метра. Под Джеки и близнецами лежали два спальных мешка и два рюкзака, в противоположном углу валялся еще один спальник и стоял чемодан на колесиках. Мы сидели на песке. Бетонные стены были исписаны такими непристойными текстами, что я их не хочу воспроизводить в моей книге. А это говорит о многом. Значит, это и было их разбойничье логово. Здесь они и ели ворованных кур, среди этой вонищи.

– По-моему, с улицы вообще не слышно, когда здесь говорят, – прошептала Джеки, – но на всякий случай – тс-с-с.

Она по-прежнему прижимала братьев к земле. Все молчали. Мне было страшно подумать, что скажет Дилан, когда мы снова сможем говорить. Однако я с трудом сдерживала смех. Как во время молитвы или поминок. Не смеяться, когда нельзя смеяться, – это же просто невозможно. Точно так же, как не врать, когда нельзя врать. Джеки слезла с братьев. Они принялись ругаться. Теперь уже Донни прыгнул на них и зажал им рты. По-моему, заодно и носы, потому что они тотчас затихли и лежали, как трупы. Джеки осторожно выглянула наружу.

– Все окей, – сказала она и села на свой спальник, – но пока останемся здесь. А ну-ка рассказывайте, как такое могло произойти. Отпусти мальчишек.

Донни выполнил ее приказание. Близнецы не заверещали.

– Давай-ка ты расскажи, – обратилась Джеки к Бейтелу, – тебе я верю.

То, что говорил Бейтел, было так трогательно – мне даже стало неловко. Он рассказал, как мы мыли посуду, и про Дутинхем, и про Андорру. Тут Донни сказал, что он ни при чем, но Бейтел готов был продолжать, и Джеки велела ему рассказывать дальше – ведь сейчас она была главной. И Бейтел поведал, что ему хотелось, чтобы я осталась с ним, но у меня были другие дела, и, когда я ушла из кемпинга, он побежал за мной, потому что должен был рассказать мне еще одну вещь.

– Какую? – спросил Джеки.

– Да, какую? – спросил Донни.

– Заткнись, придурок, – скомандовала Джеки.

– Это секрет, – сказал Бейтел, – я расскажу это только Салли Мо и только когда мы с ней будем одни. Только Салли Мо хорошая.

Честное слово. Так прямо и сказал. Я посмотрела на Дилана. Он сидел, уставившись в огонь.

– Как тебя зовут? – спросила Джеки.

– Бейтел.

– Пф-ф-ф, я-то думала, что только мои родители чокнутые[9], – сказала Джеки и указала на братьев. – Их зовут Бакс и Никель. – Она указала на меня. – Как пишется Салли Мо?

Я произнесла свое имя по буквам.

– И Дилан никогда тебе не говорил, что мы здесь прячемся?

– Нет, – сказала я, – честно, недавно я дала себе слово никогда не врать.

– Соврала она, – добавил Донни.

Джеки посмотрела на него злобно. А при свече злобный взгляд выглядит еще более злобным.

– Дилан ничего мне не говорил, но я все слышала, что ты ему рассказывала, я знаю твою историю.

– Какую историю? – спросил Донни.

Джеки сунула руку под свой спальник и вытащила ружье.

– О том, что я из-под земли тебя достану, если ты хоть кому-то сообщишь, что мы здесь прячемся, – сказала Джеки, – вот какую историю. – И прицелилась в Донни. – Поклянись, что будешь держать язык за зубами.

Донни поднял вверх сомкнутые указательный и средний палец.

– Только если ты расскажешь мне свою историю, – сказал он.

– Ружье заряжено, – предупредила Джеки.

– Это правда, – подтвердила я.

– Клянусь, – произнес Донни.

Затем Джеки направила ружье на меня.

– Я тоже, – сказала я.

После этого она сделала очень хорошую вещь: не стала целиться в Бейтела. Он сидел, обняв собаку, и казалось, что это одно существо, получеловек-полусобака, этакий мифический зверь. С двумя головами, наполненными одинаковыми мыслями.

– Ладно, – сказала Джеки, – может быть, вы меня поймете, если я расскажу мою историю.

Я ее историю знала. И Дилан тоже. Он все еще сидел, уставившись на пламя свечи, и мне очень хотелось, чтобы мы с ним тоже были одним мифическим зверем и чтобы мысли наши тоже были одинаковыми. Но, боюсь, ничего такого мне не светило.