И вот теперь встретились здесь.

Покрутив в руке стакан, Бойд произвел несложный подсчет: 2 процента комиссионных за управление финансами плюс 20 процентов от всех видов прибыли.

– Риск определенно того стоит, – произнес он вслух.

– Ты это обо мне?

– Господи, Джеймс… – Бойд с натянутой улыбкой поднялся из-за стола. – Такой здоровяк, а подбираешься – не услышать. Как тебе это удается?

– Ты не ответил на мой вопрос.

Киркпатрик пересек комнату в несколько шагов. Пятьдесят пять лет, высокий – шесть футов и три дюйма, – тяжеловесный, широкоплечий, со шрамами на толстенных запястьях. На голове и щеках – седая щетина, отчего глаза казались ярче, чем были на самом деле. Бойд подождал, пока он сядет, после чего отошел к комоду, плеснул в стакан виски и протянул гостю.

– Говорил об охоте.

– Беспокоишься?

– Вообще-то нет.

– Еще раз, как его зовут?

– Джонни Мерримон. Мы с ним управимся.

– С твоим прошлым клиентом вышло по-другому. Этот Джонни Мерримон разгромил ваш лагерь и едва тебя не подстрелил.

– Риск того стоит. Твое здоровье.

Они чокнулись, и Бойд сел. Их можно было назвать друзьями, но Киркпатрик понимал правила игры.

– Как рынок?

– Я не слежу за рынками, когда охочусь. У меня для этого есть люди.

Киркпатрик хмыкнул – он и сам придерживался такого же мнения. Нанимай надежных помощников. Распределяй полномочия. Он помолчал с минуту и, даже не взглянув на голову громадного оленя, сказал:

– Так это он?

– Он.

– Шесть месяцев, Уильям. Вот сколько ты заставил меня ждать.

Бойд пожал плечами.

– Я показываю его немногим избранным.

– Можно?

– Для этого мы здесь.

Киркпатрик поставил на стол стакан, и они вместе – один чуть впереди, другой чуть позади – подошли к чучелу на стене. Гость шел ровно, но Бойд ощущал его недоверие. Он уже приводил в эту комнату двух потенциальных клиентов. И все реагировали одинаково.

– Можно потрогать?

– Только осторожно. Он очень старый.

Гость протянул здоровенную руку, прикоснулся пальцами к грубой шерсти на шее животного.

– Я всегда думал, что ты лжешь, преувеличиваешь. Господи… – Киркпатрик слегка охрип. – Ничего подобного не видел. Даже не слышал. – Он повернулся к хозяину. – Твой дед застрелил его здесь?

– Это особенное место.

– Здесь и другие такие же есть?

– Я уж думал, ты не спросишь.

Бойд провел гостя во вторую комнату в задней части кабинета. Книжный шкаф, два кресла, кожаная софа. На двух стенах помещались фотографии и карты. На третьей висела огромная шкура медведя.

– Бог ты мой, – пробормотал изумленный Киркпатрик.

– Я подстрелил этого медведя в тот самый день, когда мальчишка Мерримон расстрелял мой лагерь.

– Невероятно. Это… Это… Какая громадина!

Остальной частью истории Бойд делиться не стал: в тот день они действительно убили двух медведей, и шкура второго горделиво украшала стену его последнего клиента.

– Впечатляет, не правда ли?

– Впечатляет? Боже мой… – Киркпатрик развел руки, словно пытаясь обхватить нечто неосязаемое. – Это не укладывается в голове. Такие животные… Как ты это объясняешь?

– У меня нет объяснений.

– А твой дед?

– Вот он. – Бойд снял со стены заключенную в рамку газетную вырезку и показал ее Киркпатрику. Заголовок гласил: ПОТЕРЯВШИЙСЯ МАЛЬЧИК ВЕРНУЛСЯ К МАТЕРИ. Фотография под заголовком демонстрировала худенького паренька с подбитым глазом, перебинтованными руками и темными пятнами на щеках. За спиной у него на жалкую некрашеную лачугу падал снег. Рядом с ребенком стояла его мать, серьезная, неулыбчивая.

Киркпатрик указал на лицо мальчика.

– Это обморожение?

– Да. Говорят, та зима была самой холодной за сто лет.

– А олень?

– Мой дед блуждал по болоту три дня. Когда его нашли, мертвый олень лежал у его ног, а ружье примерзло к дереву.

Киркпатрик повернул фотографию, наклонился ближе.

– Что с ним случилось?

Бойд пожал плечами.

– Отправился поохотиться с двумя друзьями. Друзья вернулись домой через сутки. Мой дед не пришел. Сто человек искали его два дня.

– Расскажи мне его историю.

Бойд улыбнулся.

– История – для клиентов.

– И все-таки?

Бойд снова пожал плечами, но не извинился.

– Дед не рассказывал о том, что случилось с ним на болоте. После того как его нашли, он вообще почти не разговаривал и, даже женившись, по большей части молчал. – Бойд достал из книжного шкафа журнал в кожаном переплете, старый, потрепанный, замызганный. Сел в кресло; Киркпатрик занял другое. – Это его дневник.

– Написанный уже после болота?

– Да.

– Позволь взглянуть?

– Сначала мне нужно твое решение.

– Двести миллионов – это очень большие деньги.

– Инвестиции, охота, дневник. Жизнь – вот что важно, мой друг. Жизнь и люди, с которыми мы ее делим.

Несколько долгих секунд Киркпатрик изучающе всматривался в лицо Бойда, потом перевел взгляд на газетную вырезку. Рамка красного дерева, шлифованное стекло. Что-то такое было в мальчике, в строгой четкости старой фотографии…

– У него белые волосы.

– Знаю.

– Почему?

– Что-то случилось с ним на болоте. Таким его нашли, седым.

Киркпатрик побарабанил пальцами, взглянул на дневник на подлокотнике кресла.

– Многие знают эту историю?

– Не считая меня, ты – третий.

– А те двое?

– Мои клиенты. Они тебе понравились бы.

Киркпатрик поднялся, прошел вдоль двух стен с фотографиями. Старые, выцветшие, они демонстрировали седоволосого мальчика в разном возрасте. Тинэйджером. Юношей. Молодым человеком. На одной он налегал на плуг за мулом, на другой стоял рядом с невзрачной девушкой в цветастом платье. Девушка улыбалась, юноша – нет. На всех снимках он выглядел худощавым и несчастным, и остался таким до конца. Самая последняя фотография показывала его в военной форме. Нацарапанная в углу дата сообщала, что снимок сделан в марте 1942 года.

– Дед умер на «Омаха-Бич»[10]; так и остался на песке. Это лежало у него в кармане. – Бойд положил ладонь на дневник. – В ночь перед высадкой он сделал запись о болоте. Как будто знал.