Давыдов взбеленился. Как она посмела его обозвать? Его, почти директора целого института! И разговаривать с ним в таком высокомерном тоне?

— Вы бездушная, невоспитанная дрянь, — прочеканил он. — И я не хочу, чтобы вы лечили мою жену.

На лице Альфии появилась презрительная гримаса.

— Да ради бога! Я не единственный в Москве психиатр.

Она встала со своего места, давая Давыдову понять, что разговор окончен, и подошла к полке, где стоял корм для рыб. У ее рыбок был очень неравномерный рацион. Когда Альфия сердилась или была озабочена чем-то, как сегодня, она кормила рыбок по несколько раз в день, каждый раз забывая, что уже это сделала. Они бы умерли от переедания, но в периоды кратковременного спокойствия Альфия забывала их покормить — и рыбки растрачивали нагулянный жирок.

Давыдов, выходя, шваркнул дверью так, что дрогнула стена Алиного кабинета. В душе его кипели гнев, разочарование и отчаяние. «Как она смела смотреть на меня с таким превосходством!» Он готов был растерзать наглую врачиху, хотел стереть в порошок все зачуханное отделение, но податься ему было некуда, и это единственное соображение удерживало его от решительных действий.

Входная дверь была закрыта.

— Да выпустите же меня из вашего бардака! — В отчаянии заорал он, изо всех сил колошматя в створки, как в адовы врата.

— Потише стучите! Сейчас иду! — Сова, как всегда, возникла, будто из воздуха. — Что за нетерпение? Всех больных переполошите!

— Да пропадите вы все пропадом!

Сова стояла с ключом наготове и поверх очков молча смотрела на ругавшегося посетителя.

— Пойду-ка спрошу, стоит ли вас еще выпускать. Может, лучше санитаров вызвать? Или милицию? — Она направилась в глубь коридора.

Виталий уже не владел собой. Он столкнулся с бюрократической медицинской машиной впервые в жизни и, как все нормальные люди, теперь испытывал смятение, ужас, гнев. Его обычно спокойное лицо вдруг стало багровым от самой шеи. Волосы, всегда аккуратно завязанные хвостом, теперь разметались по плечам — лопнула тонкая резинка. Светлый пиджак съехал с плеча, а модный галстук болтался наперекосяк.

— Я вас тут всех в порошок сотру! — Давыдов воздел руку и угрожающе затряс кулаком.

Нинель уже заглядывала в кабинет заведующей.

— Альфия Ахадовна! Что мне делать с этим крикуном?

— Валерьянки налей, — послышалось из-за двери.

— Позвольте-ка, я сам у нее спрошу!

Напряжение всей последней недели и гнев требовали выхода. Виталий развернулся и в три прыжка бросился к кабинету. Вслед раздался оглушительный свист. Это бдительная Нинель предупреждала об опасности. Виталию было уже все равно. Пусть хоть убьют, но он скажет все, что о них думает.

Он в ярости распахнул незакрытую дверь, ворвался в кабинет и вдруг остановился. Альфия сидела за своим столом в той же позе, в которой он ее оставил. Женщина смотрела на него печально и устало, и в ее взгляде Давыдов прочитал такую горечь и такую безысходность, что все слова, готовые сорваться с его языка, вдруг сами собой улетучились. Он стоял и не знал, что сказать.

В полном молчании Альфия стряхнула невидимую пылинку с поверхности стола и прикусила ноготь указательного пальца. Отодрала невидимую заусеницу, сплюнула, чуть пожевала губами. Наконец, спросила:

— Вы вот сейчас в равнодушии меня упрекали. А сами вы — душевный человек?

Виталий подумал секунду и гордо сказал:

— Думаю, что да.

Альфия взглянула на него со скрытой насмешкой.

— А мне показалось, что нет.

Он спросил:

— Это еще почему?

Она слегка потерла кончик носа.

— А потому что спрашивали вы меня, конечно, о жене, но ведь по сути вас интересовали два сугубо личных момента: первый — как могли вы сами, такой замечательный ученый, проглядеть ее заболевание, и второй — вас очень интересует вопрос времени — когда вы сможете приступить к вашим делам.

— Неправда! — в запале сразу ответил Виталий. Она не стала его убеждать в своей правоте, и, будучи по природе человеком объективным, Виталий не мог не поправиться: — Частично неправда!

Альфия грустно усмехнулась:

— Значит, частично все-таки правда?

Он подумал и сознался:

— Тут такие обстоятельства, что не думать о делах я не вправе.

— У всех обстоятельства, — вздохнула она. — А жизнь одна…

Она еще помолчала, думая о себе, а потом, слегка скривившись, спросила:

— Но все-таки, как же могло так получиться, что вы не замечали перемен в жене?

— Можно я сяду? — вдруг попросил он.

— Садитесь, конечно.

Она, наоборот, встала, подошла к окну и посмотрела сквозь шторы на улицу. В отделения возвращались больные — заканчивался час вечерней прогулки, и те, кому разрешалось выходить, спешили назад. Таких больных со свободным режимом было немного, остальные гуляли в огороженных садиках возле отделений. Такие садики, вернее палисадники, имелись и возле их корпуса. Для женщин из семнадцатого отделения — с внутренней стороны двора, а для мужчин Володиного, шестнадцатого, отделения — с наружной. Такое разделение было сделано специально. Во-первых, чтобы больные не смешивались между собой, а во-вторых, у мужчин (все доктора это отмечали) отмечалась большая тяга к садоводству, чем у женщин. Если женщины просто сбивались в кучки и постоянно болтали, то представители сильного пола проявляли настоящие чудеса изобретательности и дизайнерского искусства. Возле некоторых отделений были даже устроены прудики, обсаженные специальными растениями; ухоженные кусты роз вились по перголам, а красиво выстриженные деревца напоминали о французских регулярных парках. Различные комиссии и делегации, приезжавшие в больницу, всегда восхищались чудесами садово-паркового искусства, и это обстоятельство главный врач Преображенов умело использовал. Во время экскурсий по территории больницы он всегда приводил комиссии посмотреть такие садики. Казалось, вместе с гостями он наслаждался произведенным эффектом — и те, сами не понимая как, соглашались помочь больнице. Вот и теперь Альфия увидела, как пара больных с лопатами наперевес под руководством Володи Бурыкина направилась от их корпуса куда-то вдоль боковой дорожки.

— А знаете, — не глядя на нее, заметил Давыдов (он как-то обмяк после этой недавней вспышки гнева), — я ведь теперь только понял, что действительно многого не замечал. Ведь мы с женой даже не смотрели друг на друга в последнее время! Жили вместе, работали вместе, спали вместе, но совершенно не замечали друг друга… — Он потер себе лоб. — Думаете, ужасно? — Он помолчал. — Конечно, ужасно. Всю жизнь проработали в одном институте. Занимались одними проблемами. И практически не обращали друг на друга внимания.

— Как это так? — не поняла Альфия.