В соседней комнате тяжело дышала во сне дочь. Синья не спала. Он чувствовал, что она не спит. Его жена думала о жизни, о больной дочери. Лунный свет, проникая сквозь щели в черепице, покрыл пол белыми пятнами, которые медленно передвигались. Женщины в страхе бегут от него. На дороге послышались голоса. Жозе Амаро встал и открыл окно. Это был отряд полиции. Не лейтенанта ли Маурисио? Слышен был топот, громкий говор. Он вспомнил, что капитан Антонио Силвино всего в двух лигах[21] отсюда. И мастера охватил страх, что полиция может натолкнуться на кангасейро. Еще не смолкли голоса в ночной тишине, как Жозе Амаро позвала жена:

— Зека, я что-то не могу заснуть. Пойду заварю сухой мальвы, тебе налить?

Он хотел промолчать, но ответил:

— Нет, мне ничего не надо.

Все его мысли об Антонио Силвино рассеялись, когда по другую сторону глинобитной перегородки раздался голос жены. Синья загремела на кухне кастрюлями. Что бы он отдал, чтобы вырваться из этого дома!

— Зека, ты знаешь, сеньора Лусинда умерла.

— Да, я проходил мимо: там отпевали покойную.

— Мне тоже следовало бы туда пойти, но эта история с Мартой…

Он не ответил. У него не было желания с кем-либо говорить. Хотелось остаться одному в этом мире, не дававшем ему радости. Теперь до него отчетливо доносилось пение.

Эти глупые бабы боятся его. Но почему? Неужели жена тоже боится? Неужели он так страшен, что люди шарахаются от него?

Жозе Амаро зажег лампу и достал из сундука зеркало. Хорошенько вгляделся в себя. Воспаленные веки, глаза, как у рыбы, давно небритая борода.

— Что случилось, Зека?

— Ничего, тут тараканы, черт бы их побрал, бегают по коже.

Он потушил свет, и его охватил страх, какого он никогда еще не испытывал. Неужели он действительно выглядит так, что пугает людей? Не может быть. Он, мастер Жозе Амаро, глава семьи, уважаемый человек, и его так поносит всякая сволочь. Уже запели в курятнике петухи. На базар в Сан-Мигел потянулись люди. Светало. Мастер Жозе Амаро так и не смог уснуть. Он открыл дверь и, выйдя из дома, остановился под питомбейрой. Возчики, ехавшие мимо, поглядывали на мастера и тихо здоровались с ним, боясь потревожить спящих в доме. Мастер Жозе Амаро никого не замечал. В душе его был непроглядный мрак. Свиньи рылись в хлеву, козел стучал копытами. Над землей стелился утренний туман, покрывавший даже кажазейры; запели птицы. Повсюду заря: на алом небе, на покрытых росою деревьях, на влажной земле. Где сейчас капитан Антонио Силвино? Куда направился лейтенант Маурисио?

— Зека, иди выпей чашку кофе.

Во всем виновата Синья, его жена.

VI

Полицейские схватили Паскоала Итальянца и избили его. Лейтенант предполагал, что торговец шпионит за ним по заданию капитана Силвино, и посадил Паскоала в тюрьму Эспирито-Санто. Он решил во что бы то ни стало схватить кангасейро. Негра Салвадора тоже арестовали, причем так избили, что, говорят, он вышел из тюрьмы с распухшими руками. Мастер Жозе Амаро, узнав об этом, страшно обозлился на полицию. Между тем распространилось известие о стычке Антонио Силвино с полицией в Инга-до-Бакамарте. Это принесло народу долины некоторое облегчение — облавы лейтенанта на время прекратились. Хотя дочь мастера после того припадка стала чувствовать себя немного лучше, настроение у Жозе Амаро по-прежнему было мрачным. Старая Синья радовалась выздоровлению Марты, как ребенок. Она только и говорила что о здоровье дочери, которая вдруг преобразилась. Уж конечно, это дело рук святого Северино дос Рамос, которому она дала обет. Это еще одно чудо покровителя бедняков. Однако лицо мужа становилось все печальнее, еще больше пожелтели его глаза, еще сильнее опухли ноги. Что же это за хворь привязалась к Зеке? Видно, сердце у него болит. Так умер его отец, весь в отеках, задыхаясь.

Как-то раз после обеда старая Синья занималась стиркой на реке; рядом с ней стирала белье девушка, которую прежде она никогда не видела, — молодая смуглая красавица. Вначале они молчали, но потом разговорились. Девушка была родом из Риашана. Отца ее, Марколино Виегас, упрятали в тюрьму из-за какой-то истории на ярмарке в Сапэ. Там завязалась драка, а вину свалили на него.

— Я слышала, в этих краях бродит оборотень. Мне даже мать сказала: «Возвращайся, дочка, поскорей, будь осторожна в темноте». Чего только люди не придумают… Другие болтают, будто кайпора[22] схватил на дороге парнишку по имени Пепэ. Видать, все это выдумки.

Старая Синья молча кивала головой, хлопая белье о камень. У девушки были смуглые икры, упругая грудь, натягивавшая ситцевую блузку.

— Да, и будто в этого зверя превращается какой-то мастер Жозе Амаро.

— Вранье все это, дочка, — грустно сказала старая Синья. — Выдумка каналий из Рибейры.

— У нас только об этом и говорят. А еще будто у этого человека есть дочь, над которой он всячески измывается.

— Измывается?

Старуха почувствовала, что у нее помутилось в глазах. Она перестала бить белье и едва слышно, умирающим голосом, сказала:

— Все это вранье, дочка. Человек этот — мой муж.

Девушка покраснела и опустила голову.

— Извините меня, сеньора.

Молча продолжали они работу. Русло реки было узким и почти совсем заросло камышом и водорослями. Ветер шумел в камышах, сгибавшихся, как сахарный тростник.

Со стороны Санта-Фе доносилось пение. Это пел Пассариньо на заливном лугу; он выполнял постылую для него работу. Песня была печальной и заунывной; можно было подумать, что отпевают покойника. Негр изливал свою душу:

Кто убил мою пичужку,

Тот и нехристь и злодей.

Птичка кроткая привыкла

Есть из пригоршни моей[23].

Пение трогало сердца женщин. Старая Синья изо всех сил колотила белье о камень. Грудь девушки выпирала из расстегнувшейся кофточки. Надрывная песня была похожа на стенание:

Покидал я край родной —

Все рыдали надо мной,

Лишь безумная старуха

Мне грозила сатаной.

— Жалобная песня, — сказала девушка.

— Бедняга Пассариньо, что за жизнь у него! — ответила дона Синья. И тут же, как бы оговорившись, добавила: — Впрочем, может быть, он даже счастливее многих других.

Солнце уже начинало клониться к западу. Девушка развесила свое белье для просушки. Красные, синие, желтые пятна сохнувшей одежды празднично замелькали на камышах и кустах. Тяжело было на душе у старой Синьи, с остервенением бившей свое белье. Она не смотрела на девушку, которая легла на песок, прикрыв лицо от солнца. У нее было здоровое сильное тело. Жозе