Фред кивнул, принял более удобную позу и метнул шляпу. На этот раз он был близок к цели, на десятую долю секунды шляпа повисла на верхушке кресла, потом слетела. Даркин выудил из кармана дайм, протянул его мне и ушел побежденный.

Сначала я было подумал подняться в спальню к Вульфу и получить его согласие на наблюдение за Одиннадцатой улицей, но было всего лишь восемь тридцать, а я становился полубольным при виде, как он, сидя в постели под черным шелковым одеялом, пьет шоколад, не говоря уже о том, что он наверняка подымет крик.

Поэтому я соединился с агентством «Метрополитен» по телефону и сообщил им суть задания. Я не представлял себе, зачем это Чапину было решаться на фокусы, подобные запасным выходам.

После этого я несколько минут ломал себе голову над вопросом, по чьему заданию работает Баском, и решил, на всякий случай, попробовать выяснить это по телефону. Но мне никто не ответил.

В итоге, я несколько запоздал с выполнением собственного расписания, и мне пришлось, схватив пальто и шляпу, бегом отправиться в гараж за «родстером».

Накануне во время скитаний я собрал кое-какие факты о деле Дрейера.

Юджин Дрейер, комиссионер по купле-продаже картин, был найден мертвым утром в четверг, 20 сентября, в бюро при своей галерее, на Мэдисон-авеню. Его тело было обнаружено тремя полицейскими, которым пришлось взломать дверь. Он был уже мертв около двенадцати часов, причина смерти – отравление нитроглицерином. После расследования полиция пришла к заключению, что это самоубийство, и на дознании это было подтверждено.

Но в понедельник все члены «Лиги» получили второе предупреждение, звучавшее следующим образом:

«Уже второй!

Вам лучше было бы убрать меня долой!

Уже второй…

Пусть не было внизу услужливой скалы

Или утеса, чтоб душа его рассталась с телом,

Иль непоседливой волны,

Которая, играя между делом,

Его б в своих объятьях задушила.

Я поручил змее договориться с лисом,

Они вдвоем нашли иную силу

В смертельном зелье

С чудным запахом и вкусом,

Сокрытом в белом порошке.

А я, палач и грозный судья,

Сумел вложить его ему в уста…

И сосчитал: один и два.

И дважды сорок долгих дней меж ними…

Не сомневайтесь. Ваш черед

За ними, он придет!

Дождется третий, раз он ждет.

Потом скажу: четыре… пять… шесть… семь…

Вам лучше было бы убрать меня совсем».

Вульф нашел, что это предупреждение лучше первого, потому что оно короче, и в нем имеется пара удачных строк.

Я поверил ему на слово.

Сразу же после этого начался настоящий ад. Они полностью позабыли о «глупой шутке» и с воплями осаждали полицию и прокуратуру, требуя, чтобы Поль Чапин был немедленно арестован. Версия о самоубийстве Дрейера была начисто отвергнута.

Хиббард был перепуган не меньше остальных. Возможно, даже больше, но он все же был против обращения в полицию.

Единственными, у которых не появилась дрожь в коленях, были Бартон и Леопольд Элкас, хирург.

Мы с Элкасом договорились встретиться в среду утром, а девять тридцать, но я вышел из дома рано, потому что хотел заехать на Пятьдесят шестую улицу, чтобы посмотреть галерею Дрейера, где все это произошло.

Теперь это была уже не галерея, а книжный магазин. Пожилая особа с бородавкой на носу была со мной любезна и разрешила мне все посмотреть. Но немного было того, на что можно было смотреть. Маленькая комната, где в среду вечером проводилось совещание, а на следующее утро было найдено тело мистера Дрейера, по-прежнему оставалась конторой.

Я позвал женщину, и она вошла в контору. Я указал на дверь в задней стене и спросил:

– Не могли бы вы мне сказать, эта дверь – не дверь ли кладовки, где мистер Дрейер держал различные спиртные напитки?

Она посмотрела на меня удивленно.

– О, мистер Дрейер?.. Ах… это тот человек…

– Человек, который покончил с собой в этой комнате. По-видимому, вы этого не знали?

– Да, действительно…

– Благодарю вас.

Я вышел на улицу и сел в «родстер».

Леопольд Элкас был печальным человеком. Он был среднего роста, с крупной головой, с большими руками, с суровыми черными глазами, взгляд которых уходил от вас не вверх, не вниз, и не в сторону, а как бы в глубину его головы.

Он предложил мне сесть и заговорил:

– Понимаете, мистер Гудвин, я согласился встретиться с вами только из любезности к своим друзьям, которые меня об этом просили. Я объяснил мистеру Фареллу, что не присоединяюсь к предприятию вашего работодателя и не буду оказывать никакой помощи.

– Доктор Элкас, я знаю, что вы и пальцем не пошевелите, чтобы дать материалы, изобличающие Поля Чапина. Но в деле Дрейера вы мой единственный источник информации из первых рук. Как я понял, второй человек, эксперт по картинам, возвратился в Италию.

Элкас кивнул.

– Мистер Сантини отплыл некоторое время тому назад.

– Значит, остаетесь только вы. Думаю, что нет смысла задавать вам множество хитроумных вопросов. Почему бы вам просто не рассказать мне, как это все было?

Он опять грустно улыбнулся.

– Полагаю, вам известно, что двое или трое из моих друзей заподозрили меня в том, что я солгал, выгораживая Чапина?

– Да-а… Это так?

– Нет. Я не стал бы ни топить его, ни выгораживать вопреки истине. История, мистер Гудвин, такова: вы, разумеется, знаете, что Юджин Дрейер был моим давнишним другом. В колледже мы учились вместе. До депрессии его дела в художественной галерее шли превосходно. Даже я изредка приобретал через него кое-что. Шесть лет назад я дал ему выгодный заказ на три картины Мантеньи[2]– две маленькие и одну побольше. Цена была сто тысяч долларов. Картины были во Франции. В то же время Поль Чапин как раз находился в Европе, и я написал ему, попросив посмотреть картины. Получив его ответ, я и сделал заказ. Я полагаю, что вы знаете: в течение десяти лет Поль Чапин пытался стать художником. Его картины были интересны, но не хороши. Мне говорили, что он потом нашел себя в литературе, – сам я романы не читаю. Картины прибыли в то время, когда я был завален работой и не мог заняться тщательным изучением. Я получил их и оплатил стоимость. Но с самого начала они не приносили мне радости. Сколько раз я пытался уговорить себя, что они великолепны, но, поглядев на них, я убеждался в противном. Поначалу я не подозревал подделку, просто я не мог с ними свыкнуться, но несколько замечаний, сделанных специалистами, заставили меня задуматься. В сентябре, более двух месяцев назад, в нашу страну приехал Сантини, который знает Мантинью не хуже, чем я знаю человеческие недуги. Я попросил его посмотреть на мои «шедевры», и он заявил, что это подделки. Более того, он сказал, что знает источник их происхождения – безусловно, талантливого мошенника в Париже, и что совершенно невозможно, чтобы какой-либо солидный комиссионер мог бы попасться на эту удочку.