его мягкий голос тонул в ледяном напитке и шуме клуба и разбегался по коже маленькими мурашками.

— Плохая жизнь, — хрипло ответил Уилл и отвернулся. — Прости, я не в настроении сейчас болтать. Так что предлагаю найти кого-нибудь, кто сможет удовлетворить твоё любопытство. Я не лучший собеседник.

Он снова мельком взглянул на подсевшего к нему юношу. Внутри все похолодело, стоило заметить кудри, оказавшиеся не каштановыми, а темно-рыжими. Уилл спешно зачесал пальцами растрепавшиеся волосы и, подорвавшись, бросился в сторону выхода, не обернувшись на расстроенный голос парня:

— Ну хоть номерок оставь!

Уилл не обратил внимания на удивлённо поднятые брови бармена, не махнул ему привычно в ответ рукой и не остановился, чтобы выпить напоследок еще одну стопку. Вместо этого он едва не утонул в наступившей на него толпе, услужливо направившей к выходу из клуба. Тяжёлая металлическая дверь поддалась не сразу: Уилл дёргал ее, нервно бился плечом и толкался, пока не понял, что нужно просто нажать на ручку и ночной холодный воздух сможет обжечь его кожу отрезвляющей пощёчиной.

Город гудел, перемигивался огнями окон и расплывался в полицейских сиренах. Он почти не поменялся за эти годы. Разве что рекламных баннеров стало больше, а магазины на ночь не превращались в черные пустые помещения — теперь над каждой дверью светилась неоновая вывеска, а некоторые заведения предпочитали исключительно ночной режим работы, предлагая больше, чем Уилл мог когда-либо себе представить. Но даже их ассортимент удовольствий не смог бы удавить вертящегося в груди червяка, который словно от яблока откусывал от Уильяма по маленькому кусочку каждый раз, когда в памяти вспыхивала копна грязно-рыжих волос и золотистые глаза.

Он уже давно не ходил этим маршрутом: не было времени, сил, желания или всего и сразу. Но скорее Уильяму просто было… стыдно? оказаться снова рядом с ними, смотреть в их глаза и проглатывать накопившиеся за годы слова обид и боли. И все же очнулся он только перед поросшими мхом каменными надгробиями. Девять молчаливых плит, за которыми спрятано слишком много секретов Уильяма Белла. Девять молчаливых плит, по стёртым надписям на которых едва ли можно было вспомнить лежащего глубоко в земле человека.

К счастью — к счастью ли? — самый крайний камень оказался слишком свежим, а буквы на нем еще не успели стереться. Мэри. Уилл глотнул подскочивший к горлу комок, когда его взгляд зацепился за короткую эпитафию, а затем скользнул ниже, остановившись на высеченных цифрах 2012. Воспоминания больничным писком аварийных сирен взорвались в голове — он хотел бы отвести взгляд, но смог только сжать зубы до скрежета и двинуться дальше. Мэри. Маленькая и подвижная Мэри, для которой он был последним, что она увидела, прежде чем изломанная линия на экране выровнялась, как морщины на ее постаревшей коже. Три следующих камня — Маргарет, Брайан и Алекс, — едва ли отличались друг от друга: пожелтевшие от дождей и наросших слоёв мха, оставлявших для постороннего глаза только даты последнего вздоха своих владельцев. Пятьдесят восемь, сорок четыре и тридцать девять. Это должен был быть он сам, Уилл, а не сгоревшая за месяц от болезни любимая сестра, погибший во Франции брат и случайная жертва перестрелки. И все же он не решался сделать следующий шаг, чтобы остановиться перед камнем, что насмехался над ним близким расположением к двум родительским — Уильям должен был уйти первым. Но вместо этого он только бесцельно слонялся по этой земле в поисках прощения.

Опустившись на корточки перед пёстрым гранитным надгробием, Уилл дрожащими пальцами содрал с него налипшую грязь и размокшую от дождя траву.

«Прощай весна, я больше не влюблюсь…»

Уильям Генри Белл

23.04.1906–27.07.1956

Он даже умереть нормально не смог. Сломанный уродец, который никогда не будет способен на что-то хорошее в этой жизни. Уголки губ Уилла дёрнулись, и он нервно посмотрел на соседний камень, разглядев въевшееся в кожу «Генри Реджинальд. Май тридцать второго». Нет, его отец был прав только в одном — Уильям был сломан. И вина за это лежала только на нем самом.

— Просто посмотри на себя. До чего ты докатился, мой дорогой Уильям?

Он вздрогнул: не нужно было оборачиваться, чтобы узнать владельца этого голоса. Алан Маккензи никогда не упускал случая напомнить о своём существовании в самый неподходящий момент. И все же Уильям нашёл в себе силы подняться на ноги и посмотреть в знакомые серебристые глаза, когда Алан поравнялся с ним, насмешливо рассматривая поросшие годами запустения могилы.

— Уже говоришь сам с собой? — бровь Алана насмешливо выгнулась, и он хмыкнул. — Или это инновационный метод терапии? Прости, я не очень в этом разбираюсь.

Он говорил это с привычным невинно-виноватым видом, но в его глазах не было ни капли сочувствия или уважения. Напротив, все, что Уилл мог сейчас разглядеть на лице своего друга, — искреннее удовольствие от издевательств над другим. Это было в природе Алана, и все же он уже давно не вёл себя… подобным образом.

— Как ты меня нашёл? — слова вырвались из горла Уилла гулким эхом, потонув в ночном воздухе.

— Ну, я решил сесть и задаться вопросом, куда ты можешь пойти. А потом просто вспомнил, что я вроде как Идеал, — язвительно отозвался Алана, — и могу просто подглядеть за тобой. Прости, но мне было слишком интересно. Жаль, что с тем парнем не вышло. Он был милый.

— Не делай вид, как будто не следишь за мной каждую секунду, Алан.

— Нет. Не буду. Потому что мне действительно неинтересно, смотреть за каждым мгновением твой жизни. Это, — Алан помедлил, прежде чем выдохнуть самое подходящее слово для описания всей жизни Уилла, — скучно. Никаких сюрпризов, а ты к тому же из-за этого… становишься слишком скованным. Мне это не нравится. Я за свободу воли и творчество. В разумных пределах. И с моего одобрения.

— И поэтому ты здесь.

— Поэтому здесь мы.

Уилл поёжился: холодный сентябрьский ветер забирался длинными пальцами под лёгкое пальто, а открытое пространство кладбища не могло предоставить им даже деревца, за который можно было бы спрятаться. Единственным напоминанием о некогда существующей здесь растительности оказался пень старого дуба: он был настолько объёмный, что встань Уилл и Алан с противоположных стороны, их пальцы никогда не смогли бы дотронуться до кончиков друг друга. Увы, даже это дерево постигла судьба людей — оно оказалось сломлено, выстояв не одно столетие, по чьей-то глупой прихоти.

— Решил-таки завести себе надгробие? Ой, прости, кенотаф7?

Алан мягко рассмеялся, но это вызвало у Уильяма только разгорающееся раздражение. Он прожигал собственную могилу взглядом,