— Итак, там встретились два Вовкиных предка, — сказал Бравик. — Да, любопытно.

— Капитан Шкуренко в сентябре 1878-го был награжден Орденом Святой Анны третьей степени. Но вот что странно, толстый: после этого Шкуренко словно исчез. В апреле 1879 года сороковая пехотная дивизия вернулась к месту постоянной дислокации, в Саратов. Жители и отцы города устроили героям Карса и Эрзерума торжественную встречу, в «Хрониках Имеретинского полка» она описана в деталях. На смотру генерал Шатилов вручал награды офицерам и низшим чинам. Неоднократно в этой связи упомянуты фельдфебель Вишняк, ефрейтор Шуравин…

— Ген, не надо с ятями и фитами. Не заходись.

— Так вот, о капитане Шкуренко на тот момент уже нет ни слова. В апреле 1879-го фамилия Шкуренко уже нигде не встречается — ни в полковых и дивизионных документах, ни в саратовских газетах. Как будто он исчез. И не погиб даже, и не умер от болезни, а просто исчез. Последнее упоминание о нем встречается в приказе генерала Лазарева номер сто девяносто по Карскому отряду русских войск от 16-го сентября 1878-го. Там отмечена заслуга Шкуренко в предотвращении эпидемии тифа в дивизии. А после — все. Как отрезало. Больше ни единого упоминания.

— Мало ли, при каких обстоятельствах мог потеряться человек. Да еще в те времена.

— Офицер — это не портсигар и не болонка, он не может «потеряться». В сохранившихся документах нет никаких упоминаний о гибели капитана Шкуренко. О его смерти от ранения или болезни. О его выходе в отставку или переводе в другую часть. Он просто исчез, как будто его и не было.

— Война есть война. Пропасть бесследно мог не то что человек — полк.

— Это при коммуняках полки пропадали, а в те времена…

— Да не идеализируй ты те времена, ради бога. Усатые чудо-богатыри и интеллигентные офицеры, игравшие на роялях… Трогательная белогвардейщина.

— Говори что хочешь, но человек исчез. Был, и нету.

— Ерунда. Ты надергал с сайта документов и теперь разводишь конспирологию. Шкуренко твой мог отбыть в родовое имение или помереть от пневмонии. А ты думал, что в Главном военном архиве зафиксирован каждый чих? — Бравик пренебрежительно махнул пухлой ладонью. Потом он, словно вспомнив о чем-то, спросил: — Кстати, а как он выглядел?

— Юферев пишет «энглизированный». Фигура гимнаста и нос с горбинкой. Еще я нашел в «Хрониках» ту фотографию, которую мы вчера открыли.

И Гена подал Бравику распечатку. Понизу изображения шла строчка:

Военные лекарi 40-й пехотной дiвизии Карского Отряда Русскихъ Войскъ.

Когда они спустились к машине, Бравик похлопал по карманам и сказал:

— Черт, забыл футляр от очков… Дайка ключ, я быстро.

Гена дал ему ключ от квартиры, а сам завел двигатель и стал протирать стекла. Бравик поднялся на восемнадцатый этаж, открыл дверь, прошел на кухню и взял со стола распечатку страницы с фотографией врачей сороковой дивизии. Там, приосанившись, застыли люди в мундирах. Крайний во втором ряду был снят в профиль. Лицо еле угадывалось, фотография выцвела еще за десятки лет до того, как ее отсканировали в Главном Военном архиве. Бравик снял очки и, озабоченно сопя, рассмотрел распечатку. Потом он сложил лист вчетверо и спрятал во внутренний карман пиджака.

* * *

— Ты зачем поднимался? — спросил Гена, выехав на Котельническую набережную.

— Забыл футляр от очков.

— Ничего ты не забыл.

— Хотел еще раз взглянуть на врачей.

— И что?

— Так, догадки.

— Скажи-ка, а чем это Вовка так пугал Шевелева?

— Пугал?

— Шевелев сказал тебе, что Вовка иногда его просто пугал.

— Он пугал Шевелева своими дикими выходками.

— Чушь. Я в жизни не видел человека уравновешеннее, чем Вова.

— И тем не менее.

* * *

Шевелев подлил Бравику чаю и сказал:

— Я Вову знал неплохо. Мы познакомились в восемьдесят седьмом, в Шхельдинском альплагере. За ним всякое водилось, человек был непростой. А иногда просто с цепи срывался. Я только ему мог такое оставить без последствий.

— Не понимаю. Володя был уравновешенным человеком.

— Это точно — уравновешенным. Но выходки допускал совершено дикие.

* * *

Солнечным февральским днем, стоя у верхней опоры чегетской однокреселки, Шевелев пристегнул лыжи к рюкзаку и стал медленно подниматься к «Балде». Всю ночь шел снег, теперь «Балда» пышно белела, на ней еще не было ни одного следа. Внимательно рассматривая северный цирк, Шевелев медленно шел наверх.

И тут его позвали:

— Паш!

Шевелев обернулся — его догонял Гаривас. Он шел налегке, его твинтипы «Scott» лежали на снегу, в ста метрах ниже.

— Куда собрался? — подойдя, спросил Гаривас.

— Не понял… Ты ж в Тырнауз поехал?

* * *

— Они с Трушляковой за час до этого поехали в Тырнауз. Я сам видел, как они садились в машину. Их Рустам повез, на белой «девятке». У Вовы сдох аккумулятор для камеры, а мы собирались на следующий день пройти от Гара-Баши до обсерватории, Вова хотел поснимать. Но у него аккумулятор совсем сдох, его хватало минут на двадцать. И они с Ксюхой поехали купить аккумулятор.

— С кем?

— Ксюха Трушлякова. Безумная девушка, досочница, ходит, дура, в одиночку всякими краями… Вова поехал в Тырнауз, и она с ним, за компанию. Она к нему неровно дышала, это все знали. Так вот. Часа в два мы с Фридманом и Дудкиным поднялись наверх. Собирались пройти от «Балды» до «Погремушки».

— Паша, я не знаю этих ваших слов.

— Сейчас. — Шевелев встал. — Я покажу.

Он открыл шифоньер и достал большую истертую панорамную фотографию Чегета. На ней разноцветными пунктирами были размечены райдерские маршруты.

— Вот, смотри. Мы хотели пройти отсюда, — Шевелев провел пальцем по одному из пунктиров, — вот сюда. Вдруг слышу: «Паш». Обернулся — Вова. При том, что они с Ксюхой на моих глазах сели к Рустаму в машину. Когда бы он успел вернуться?

* * *

— Вы вернулись уже, что ли?

— Ага, — сказал Гаривас, — уже вернулись.

— Аккумулятор купил?

— Нет. Там только к «Кэннону» есть батареи.

— Слушай, мы сейчас до «Погремушки». Присоединяйтесь, барон.

— Прости, Паш, — сказал Гаривас.

— В смысле?

— Я тебя четыре раза уговаривал.

— Ты чего? — недоуменно сказал Шевелев.

Гаривас подтянул перчатку и сильно ударил Шевелева в лицо. Тот, гремя лыжами, повалился набок, капли крови забрызгали снег.