— Ну полно тебе. Заснул, бывает… Говорю тебе: очень устал.

— Врешь, — тихо сказала Ольга, — так не спят.

— Слушай, будь другом, завари чай… — Гаривас зевнул так, что щелкнула челюсть. — И пожарь картошку, ладно?

* * *

— Один раз он пробормотал: «Лобода ты моя, Лобода. Придется замарать ручки».

— «Лобода»? — сказал Бравик. — Ты уверена, что он сказал «Лобода»?

— Уверена. Я приехала к нему… Обычно приезжала я. Он говорил, что у меня дома ему все время кажется, будто в любой момент может войти муж Володя. Я приехала, привезла бастурму, малосольные огурцы, телятину с грибами. Мы собирались сходить в кино, поужинать, я эпиляцию сделала, как дура. А он меня выставил. Сначала сказал: посиди немножко на кухне. Ходил по комнате, курил, сказал про Лободу. Потом вышел на кухню и говорит: Оль, прости, не могу сегодня, ты иди, у меня срочные дела.

Утром Гене позвонил Худой.

— Здравствуй, — сказал он. — Я открыл файл «айби». Это значит «ИБ». «Израиль Борисович». Там текст и короткая видеозапись, буквально три минуты.

— Что на видео?

— Израиль Борисович садится в машину и уезжает на рыбалку.

— Почему ты думаешь, что на рыбалку?

— Ты и Бравик грузите в машину палатку, спиннинги и резиновую лодку. Снимал Вовка, за кадром его голос.

— Израиль Борисович знать не знает, что такое рыбалка. И «Волгу» свою он почти не водит, она много лет стоит в гараже, Израиль Борисович ездит на служебной.

— Но там не «Волга». Он уезжает на «Ниве».

— А как я выгляжу на видео? — помолчав, спросил Гена. — Я там как — здоров?

* * *

Вечером, в половине восьмого, они собрались на кухне у Гены. Худой включил лэптоп, кликнул ярлык avi-файла. На мониторе из подъезда вышел Гена с большим брезентовым тюком. Он поднес тюк к белой «Ниве» и взгромоздил на багажник. Следом вышел Израиль Борисович в застиранной штормовке. Он нес коричневую сумку-холодильник. Одной ручки у сумки не было, и Израиль Борисович держал ее в обеих руках. Выйдя из полутемного подъезда, он прищурился от солнца и добродушно улыбнулся в камеру. Гена принял у него сумку и установил рядом с тюком. Израиль Борисович подмигнул в камеру, его моложавое лицо с пышными светлыми усами было довольным и несколько обеспокоенным — как будто он опасался, что кто-то может отменить неожиданные каникулы. Подошел Бравик, он нес спиннинги в чехле и газовую плитку.

«Интересно у нас распределились обязанности, — недовольно сказал он в камеру. — Мы таскаем, а ты кино снимаешь».

«Дорогая игрушка, Володь?» — спросил Израиль Борисович.

«Это мне сотрудники подарили», — ответил голос Гариваса.

Запись оборвалась.

— Ну, что я вам скажу… — Бравик поставил локти на стол и сцепил пальцы. — У нас никогда не было «Нивы» — это раз. Папа никогда не отпускал усы — два. И папа ни разу в жизни не ездил на рыбалку — три.

— Не говоря уже о том, что ни я, ни, надо полагать, ты не помним этого случая, — сказал Гена.

— Не говоря уже об этом. — Бравик посмотрел на Худого. — Что скажешь?

— Не понимаю. Просто не понимаю. Создать подобный файл — это не шутки. Изменить фотографию, поменять на ней людей местами, кого-то состарить, изменить позу — это требует умения и времени, но это осуществимо. Теоретически, Вовка мог убрать с заднего плана Генку и посадить туда Гольдмана…

— Гольдберга, — сказал Гена.

— Он мог поменять фамилии на дверной табличке. Но сделать такой видеофайл… — Худой с сомнением покачал головой. — Тут нужна студия уровня Джорджа Лукаса. Такое под силу только настоящим мастерам с профессиональным программным обеспечением.

— Значит, ему помогли, — сказал Гена. — Вопрос: кто?

— Нет. — Бравик отрицательно двинул подбородком. — Главный вопрос прежний: зачем? Кто бы ни помог ему это сделать — это не так важно. Это сделано. Перед нами видеофайл. С действительностью он ничего общего не имеет. Этих проводов на рыбалку не было. А видео — есть.

— Да, еще текст… — Худой поднял голову. — В раровском файле, кроме видео, есть текст.

— Показывай, — сказал Гена.

— Вот, — Худой открыл текстовый файл. — Это про Израиля Борисовича.

— Читай, — сказал Бравик Гене.

— Почему я?

— У тебя хорошая дикция.

— И красивые обертоны, — добавил Никон. — Читай, не бзди.

Гена стал читать:

— «Браверманн-пэр как-то раз сказал мне, что если у человека есть в руках специальность, то человек этот не пропадет ни при каких политических погодах. Ну да, как же. Сто раз я видел, как у человека в руках была специальность и как его зубы были на полке. И сто раз я видел, как никчемные людишки знали прикуп и жили в Сочи. К тому же страна, в которой нас догадало родиться с умом и талантом, исправно пережевывала и выплевывала в самое что ни на есть говно самых достойных.

Их кости — в Казахстане и Магадане, среди снега и ковыля. Нередко «достойным» удавалось вывернуться, создавать квантовую физику, делать ракеты и писать замечательные книги. Но и тут, на бифуркациях их судеб, их ждали всякие парткомы-месткомы-обкомы или иные подлые разнообразные случайности. Израиль Борисович сделал заурядную научную карьеру. Хотя завотделом отраслевого института — это не так мало, учитывая обстоятельства, в которых ему довелось начинать».

— Все, — сказал Гена и отложил лист.

— Я слышал от него это слово, — сказал Бравик.

— Какое? — спросил Худой.

— «Бифуркация».

— Ты не только от него это слышал, — сказал Никон. — Ты это и от сосудологов слышал, и от торакальных хирургов. Слово как слово.

— Я слышал от него это слово не в клиническом контексте, а в частной беседе.

— При каких обстоятельствах?

— При обычных. На лоджии.

— Подробнее. — Гена закурил. — Время, кто присутствовал.

— Это было пару лет назад, у нас дома. Папа с Вовкой играли в шахматы на лоджии. Я писал статью у папы в кабинете и слышал весь их разговор.

* * *

Гаривас завез Бравика к родителям и остался ужинать. Потом Израиль Борисович предложил партию. Гаривасу нравилось быть подле секретного академика. Он играл с Израилем Борисовичем в шахматы и помогал ковыряться с «Волгой». Израиль Борисович купил ее после госпремии, в шестьдесят четвертом. Водил он мало, а после случая с лосихой и того реже. Осенью семьдесят третьего он ехал на дачу и в тумане сбил лосиху. Его увезли к «Склифосовскому», а машину месяц рихтовали в институтском гараже. Никон любил пошутить: «Бравик, расскажи, как батя на лосей охотится». Ни рыбалкой, ни охотой академик не интересовался, а любил в свободное время повозиться с машиной. А Гаривас любил его послушать.