– Ас. Наверное, из полярников, – проговорил Суханов, следя за тем, как самолёт исчезает в небе. – Вот этот финт – с остановкой в воздухе – он смертельно опасен, чуть промухаешь со скоростью – и машина валится вниз, как топор. Я такое видал на Бараборке пять лет назад. Ан-2 довыделывался. Очень уверенный человек этот командир.

Финт неизвестного командира, по большому счёту, сработал. Обычно снаряжение в сбрасываемых с борта бочках как минимум перемешивалось, как максимум – превращалось в труху. В этом же случае не лопнуло даже ни одной консервной банки и не сломалось ни одного элемента в батареях радиостанции. По иронии судьбы больше всего пострадала четвёртая бочка – с керосином для ламп. Каким-то невероятным, как всегда, образом она в верховом болоте обнаружила одиноко стоящий валун и треснулась об него краем обруча. Вовремя подбежавшие мужики перевернули её отверстием кверху.

– Не, мужики, нас тут точно зимовать оставят. Ишь сколько топлива сбросили, – покачал головой Сидоров.

На самом деле с топливом объяснение было гораздо проще: двухсотлитровая железная бочка была одним из самых доступных видов тары, а керосин в недемократическом Советском Союзе стоил копейки. Поэтому геологическим снабженцам было проще погрузить на борт целую бочку (исходя из соображений «запас карман не трёт», конечно), нежели разливать всепроникающую жидкость ещё по каким-нибудь ёмкостям.

Весь остальной груз превзошёл самые смелые ожидания как Самохина, так и Суханова: войлочные кошмы, тёсла, меховые унты, гвозди «сотка» и «стопятидесятка», кровельное железо, патроны к карабину, оленьи кукули, долженствующие заменить ватные маршрутные спальники, мука, сахар, чай и сгущёнка. Батареи для радиостанции, само собой.

Первый же сеанс радиосвязи принёс некоторую определённость: начальник партии сообщил, что их, кровь из носу, постараются вывезти из тайги к Новому году, построенное же зимовье будет служить опорной базой для полевых отрядов, действующих в данном районе, на следующий год. Поэтому предлагалось «залабазировать» излишки снаряжения, а также построить возле основного зимовья баню. Молочные фляги для воды (наполненные пока мукой и сахаром), а также львиная доля листового железа предназначались как раз для неё.

Самохин и Суханов переглянулись.

Похоже, что начальство беспокоила в отношении их отряда та же мысль, что не давала покоя «старшему составу» в отношении «младшего» внутри их маленького коллектива. Для того чтобы люди не опустились и, не дай бог, не почувствовали себя брошенными, им дали несколько сложных заданий, выполнение которых потребует времени и значительного напряжения сил.

– Ещё и любить нас теперь будут за этот керосин два раза в неделю, – мрачно сказал Сидоров. Он был пессимистом по жизни и идеал бытия представлял как абсолютное ничегонеделание. Трудился же он всю свою жизнь как вол…

Естественно, вместо слова «любить» он употребил другой глагол, нецензурный.

Пока ближайшие болота не засыпало снегом, Суханов отрядил все наличные силы на заготовку мха. Мох крошился и сыпался, но его складывали в одну из палаток, где ему и надлежало храниться до того момента, пока он не превратится в тонкую сухую прослойку между сдавившими его брёвнами.

По всем таёжным канонам баню предполагалось делать не более чем три на три метра. Любой, кто когда-нибудь строил своё жилище из брёвен, знает, что усилия по постройке напрямую зависят от размеров этого жилья. Поэтому после обширных хором, в которых ребята расположились «всем колхозом», устройство небольшой приземистой баньки показалось им малозначительным и совершенно не трудозатратным делом. В качестве печки и ёмкости для холодной воды были использованы всё те же бочки из-под горючего.

Читателя, может, немного удивит, почему я не пишу ничего о заготовке пищи в этой ситуации. Но «продовольственная программа» в полном объёме была выполнена за два дня до сброса груза тем же Лёшей Сидоровым, который, прогуливаясь с карабином вдоль реки, натолкнулся на лосиху с прошлогодним отпрыском и уложил их с одной обоймы. Мясо геологи повесили на ветру (температура устойчиво держалась возле нуля, поэтому оно не портилось), а шкуры растянули в одной из палаток – сушиться. Лосиные шкуры, дубовые, как фанера, можно было прибить на стены с внутренней стороны дома. Мяса же должно было хватить минимум на пол зимы.

Алтын-Юрях тем временем схватился чёрным прозрачным льдом, морозы установились около минус тридцати. Снег всё не выпадал, и от промёрзшей поверхности земли исходил жуткий холод.

Наступил один из самых неприятных периодов в жизни бродячего, да, в общем, и любого другого обитателя Севера – предзимье, осенняя распутица. Характерен этот период обилием наледей и очень неустойчивой погодой, которая практически исключает длительные вылазки. Время от времени с низкого серого неба ни с того ни с сего начинает сыпать мелкий жёсткий снег, и очень трудно понять – то ли он закончится через полчаса, то ли перейдёт в длительный сплошной снегопад дня так на полтора-два.

В какой-то день началось…

Мелкий сухой снежок шёл, шёл, облака над тайгой набухали в тучи, и было видно, что это надолго. Тем не менее, выйдя из зимовья по естественной надобности часов в десять вечера (на таких зимовках народ обычно ложится спать рано), Самохин увидал, что снегопад не прекратился, как это обычно бывало ночами, а, скорее, усилился.

Начальник растолкал засыпающего Суханова, и они в который раз обошли свою базу с самодельным светильником, сделанным из пустой консервной банки со вставленной внутрь свечкой, в поисках неаккуратно брошенного инструмента и стройматериала.

Утром всё вокруг радикально преобразилось.

Белая пушистая накипь превратила жёлто-чёрный мир в контрастную гравюру на меди. Снег господствовал везде. Он укрывал груды дров, не снятые палатки временного становища, остатки стройматериалов, крыши строений, и казалось, что он пришёл навсегда.

Суханов с руганью заставил Иванова и Сидорова снимать палатки. Снег продолжал падать, а прораб помнил, что под его тяжестью каркасы ломаются, а сами палатки рвутся. Затем, памятуя, что первый большой снегопад чреват пропажей многих полезных в хозяйстве вещей, провёл ревизию.

Потери были не очень велики: отсутствовала одна ножовка (никто не мог вспомнить, где её оставили последний раз), потерялась консервная банка с мелкими гвоздиками и кружка. Поругавшись для порядка на «истинно русских», Суханов про себя вздохнул с облегчением.

После чего начал планировать установку как минимум одного полноценного лабаза. Он продолжал надеяться на лучшее: что к Новому году они все увидят посёлок.

Лабаз устанавливался на двух росших рядом лесинах на высоте восьми метров. Суханов благодарил судьбу, а вместе с ней и алданских снабженцев – за то, что они не пожалели нескольких листов жести. Теперь ему было чем обить опорные столбы и соорудить на них «воротники» – насаженные на ствол раструбом к земле воронки, – чтобы по ним не могли взобраться древолазающие мыши: именно они, а не росомахи и медведи, являются настоящим бичом всех таёжных захоронок.