– Сэр Эдуард Флеминг, герольд Англии, ходатайствует о чести предстать пред его величеством.

– Введите герольда Англии, – удивленно, но спокойно ответил король.

По знаку Генриха вокруг него расположились дофин и принцы, а за ними – остальные члены Королевского совета. Появился герольд, сопутствуемый только двумя оруженосцами. Он поклонился сидевшему в кресле королю. Тот небрежно кивнул ему.

После этого герольд провозгласил:

– «Мария, королева Англии и Франции, Генриху, королю Франции. За связь и дружбу с английскими протестантами, врагами нашей веры и нашего отечества, и за предложение и обещание помогать и покровительствовать им мы, Мария Английская, объявляем войну на суше и на море Генриху Французскому». И в залог этого вызова я, Эдуард Флеминг, герольд Англии, бросаю здесь мою боевую перчатку.

Повинуясь жесту короля, виконт д’Эксмес поднял перчатку сэра Флеминга.

– Благодарю, – сухо обратился Генрих к герольду.

Затем, отстегнув великолепную цепь, которая была на нем, он передал ее герольду через Габриэля и произнес, снова наклонив голову:

– Можете удалиться.

Тот отвесил глубокий поклон и вышел. Спустя минуту снова зазвучали английские трубы, и только тогда король нарушил молчание.

– Сдается мне, – сказал он коннетаблю, – что вы несколько поторопились, обещая нам мир и уверяя нас в добрых намерениях королевы Марии. Это покровительство, якобы оказываемое нами английским протестантам, – лишь благочестивый предлог, прикрывающий любовь нашей сестры, королевы Английской, к ее молодому супругу Филиппу Второму. Война с двумя супругами… Ну, что там? Что еще случилось, Флоримон?

– Государь, – доложил вернувшийся церемониймейстер, – экстренный курьер от господина пикардийского губернатора.

– Будьте добры, господин кардинал, – любезно попросил король, – просмотрите почту.

Кардинал вернулся с депешами и передал их Генриху.

– Ну, господа, – сказал король, пробежав их, – вот и новости другого сорта. Войска Филиппа Второго… собираются в Живе, и господин Гаспар де Колиньи[25]доносит нам, что их возглавляет герцог Савойский. Достойный противник! Ваш племянник полагает, господин коннетабль, что испанская армия готовится штурмовать Мезьер и Рокруа, чтобы отрезать Мариенбург. Он срочно просит подкреплений для усиления этих пунктов и отражения первых атак.

Волнение охватило всех собравшихся.

– Господин де Монморанси, – продолжал король, спокойно улыбаясь, – не везет вам сегодня с предсказаниями. Мария Английская безмолвствует, говорили вы, а нас только что оглушили ее трубы. Филипп Второй… трепещет, и Нидерланды спокойны, говорили вы также, а король Испанский так же мало нас боится, как и мы его. Во Фландрии, видимо, идет немалая возня. Так что, думается, благоразумные дипломаты должны ныне уступить место смелым полководцам.

– Государь, – отозвался Анн де Монморанси, – я коннетабль Франции, и война мне лучше знакома, чем мир.

– Это верно, кузен, – ответил король, – и я с удовольствием вижу, что ваш воинственный дух воспрянул. Извлеките же свой меч из ножен, я буду только этому рад. Я хотел всего лишь сказать, что война должна отныне стать единственной нашей заботой… Господин кардинал Лотарингский, напишите своему брату, герцогу де Гизу, что ему следует вернуться немедленно. Ну, а внутренние и семейные дела придется на время отложить… Что же касается брака герцогини Ангулемской, то мы, пожалуй, хорошо сделаем, если дождемся санкции папы.

Коннетабль скорчил гримасу, кардинал усмехнулся, Габриэль вздохнул с облегчением.

– Господа, – продолжал король, стряхнувший с себя, казалось, всю свою вялость, – господа, надо нам зрело обдумать множество важных вопросов. Сейчас мы закончим, но вечером соберемся опять. Итак, до вечера, и боже храни Францию!

– Да здравствует король! – воскликнули члены Совета в один голос и разошлись.

Озабоченный коннетабль возвращался от короля. Мэтр Арно дю Тиль вышел ему навстречу и тихо окликнул его:

– Монсеньор, одно слово…

– Что такое? – вырвалось у коннетабля. – Ах, это вы, Арно? Что вам от меня нужно? Сегодня я совершенно не расположен к беседе…

– Да, я понимаю, – сказал Арно, – монсеньор огорчен оборотом дела со свадьбой госпожи Дианы и господина Франциска.

– Как ты успел уже проведать об этом, мошенник? Но, в сущности, плевать мне на то, что об этом знают. Ветер благоприятствует дождю и Гизам, вот это несомненно.

– А завтра ветер подует в сторону вёдра и Монморанси, – осклабился шпион, – и если сегодня король против этого брака, то завтра он может переменить решение. Пожалуй, дело сейчас не в короле. На нашем пути вырастает новое значительное препятствие, монсеньор.

– Откуда же ждать препятствия более значительного, чем немилость или хотя бы только холодность короля?

– Со стороны герцогини Ангулемской, например, – ответил Арно.

– Что-то ты учуял, ищейка? – подошел к нему явно заинтересованный коннетабль.

– А на что же иное, по-вашему, ушли у меня минувшие две недели, монсеньор?

– Да, о тебе давненько не было слышно.

– Ну, вот видите! – подхватил гордо Арно. – А вы-то меня упрекали, что я слишком часто попадаю в донесения полицейских дозоров. Кажется, последние две недели я работал осмотрительно и бесшумно.

– Это верно, – подтвердил коннетабль, – и я немало удивлялся, что мне не приходится выручать тебя из узилищ, каналья. Ты ведь если не играешь, то пьянствуешь или если не дерешься, то развратничаешь.

– Но истинным героем последних двух недель был не я, монсеньор, а некий оруженосец нового капитана гвардии виконта д’Эксмеса по имени Мартен-Герр.

– Да, да, припоминаю, Мартен-Герр заменил Арно дю Тиля в рапортах, которые мне представляют каждый вечер.

– Кого недавно подобрал мертвецки пьяным дозор? – спросил Арно.

– Мартен-Герра.

– Кто подрался из-за шулерских игральных костей и пырнул шпагой самого красивого из жандармов французского короля?

– Опять же Мартен-Герр.

– Наконец, кого вчера накрыли на попытке похитить жену слесаря, мэтра Горжю?

– Все того же Мартен-Герра. Этот негодяй так и просится на виселицу. Должно быть, не большего стоит и его хозяин, виконт д’Эксмес, за которым я поручил тебе наблюдать; он вечно выгораживает и защищает своего оруженосца, уверяя, что нет человека более смирного и добропорядочного.