– Ничего бы со мной не случилось, – прошептала я, вялой рукой забирая у него сумку.

– Это неправильно.

Его лицо было слишком близко от меня. Я видела его идеальную бледную кожу, бархатный разлет бровей, длинные ресницы, невероятно глубокий зрачок, волнистые темные волосы, чуть приоткрытые губы, за которыми виднелись нереально белые зубы.

И в тот момент у меня случилось мимолетное помутнение. Мне вдруг показалось, что губы вот-вот изогнутся в злую усмешку, а зубы превратятся в звериные клыки. В душе торкнулась знакомая тревога. Нет, уже не тревога, а настоящая паника. Инстинкт самосохранения вопил, что мне надо срочно бежать отсюда. Бросить бесполезную сумку и бежать без оглядки.

Я испуганно прижалась к боку машины, и Макс сразу отошел в сторону.

– Ты же нормальный человек! – воскликнул он. – Как ты могла так поступить? Бросаться в драку, заранее зная, что проиграешь, – это самоубийство!

– Никогда ничего заранее не известно. – Ноги дрогнули, готовые отказать мне, но я заставила их сделать шаг к подъезду. – А ты был один.

– Дай мне слово никогда так больше не поступать. – Его просьба ударила мне в спину. – Дай мне слово не пренебрегать чувством опасности. Дай мне слово не искать встречи со мной.

– Я буду делать то, что захочу! – Ответ дался мне с большим трудом. Горло пересохло. Я умирала.

– Пообещай! – потребовал Макс. – Пообещай никогда не помогать мне. Что бы ты ни чувствовала, какие бы фантазии тебе ни приходили, ты не совершишь ничего подобного!

Я хотела уйти, но он пристально смотрел на меня, требуя немедленно принять решение.

– И больше слушай себя! – В его голосе звенела сталь. – Если тебе страшно, иди домой. Иди, не оглядываясь и нигде не задерживаясь.

Вообще-то мог бы и поблагодарить, все-таки я ему тогда помогла. А он ругается. Ругается, словно я помешала ему в чем-то.

Домой, скорее домой…

– А знаешь, – повернулась я. – Ты тогда тоже больше меня не спасай. Как-нибудь без твоей помощи обойдусь!

Я побежала к двери подъезда. Не оглядываясь. Мне было уже не важно, что там делает Макс.

Ворвалась в свою комнату, даже забыв разуться. Я не понимала, что со мной происходит, не понимала, почему Макс так себя ведет, не понимала, почему он говорит одно, а делает другое.

Хватит о нем думать! Хватит!

Но стоило мне зажмуриться, как я снова видела его глаза, улыбку, лицо. Меня тут же потянуло сбежать вниз, чтобы попросить прощения и сказать, чтобы он никогда-никогда больше не исчезал. Что я пообещаю все, что угодно, лишь бы он остался. Ведь он был, был рядом, я смотрела на него, слышала его…

Я подтянула к себе сумку, вытряхнула содержимое на пол. Первой выпала шоколадка, упаковка лопнула, коричневые кусочки разлетелись по ковру. Слезы брызнули из глаз. Истерика скрутила, заставила согнуться, упасть на колени.

Все пропало, все! Я с трудом доползла до кровати, подмяла под себя подушку.

Помогите мне! Кто-нибудь! Помогите!

Заходил папа, сидел рядом со мной на кровати, вздыхал. Мама звала его на кухню, советуя не мешать мне. Но я была благодарна папе, что он не уходил, сидел рядом, смотрел вместе со мной, как за окном медленно умирает день. Вместе с дневным светом из души уходила тоска, и мне становилось все равно.

А ведь все так легко решается. Надо просто жить дальше. Жить, как жила раньше. Ходить в школу, на курсы, на тренировки. Ездить на конюшню. Посмотреть вместе с Маркеловой новый фильм, погулять с Пашкой. В конце концов все станет так, как было до сих пор, станет понятным, несложным. Именно об этом мне и говорил Макс. Жить как раньше, ни на кого не обращать внимания, ни о ком не думать. Он сам попросил, чтобы я была осторожней и не искала с ним встречи.

Я не буду с ним встречаться. Я вообще ничего не буду больше делать.

Утром я даже головы не повернула в сторону мастерской. В душе было пусто и холодно. Там поселилась зима.

После вчерашнего родео мышцы ног сильно болели, на копчике был приличный синяк, левая лодыжка стерта, и как я ни старалась до конца выпрямиться, у меня не получалось.

Могучая троица топтала остатки травы вокруг куста.

– Чего-то ты идешь как-то странно, – не преминула заметить глазастая Стешка. – В машине просквозило?

Я остановилась. Кто бы мог подумать, что нас вчера видели. Двор казался пустым!

– В электричке, – огрызнулась я, собираясь пройти мимо.

– Хороша электричка в двести лошадей! – Стешка схватила меня за куртку.

– А ты уже и техпаспорт успела посмотреть? – Я рубанула по Стешкиной руке. Не люблю, когда меня хватают.

– Не каждый день у нас всякую шушеру возят на машинах, – окатила меня Малинина тонной презрения. – Непонятно только, с чего тебе такое счастье привалило?

Я горько усмехнулась. Счастье… Я могла с кем угодно поделиться таким счастьем! Зачерпывать его ведрами, раздавать вагонами. Но говорить об этом, конечно же, не стала.

– А тебе, значит, моя удача глаза застит? – Мне было плевать, что думает вся могучая троица, вместе взятая. Мне было на всех плевать.

– Смотри, какая смелая стала! – Малинина сделала шаг вперед, но я не шевельнулась: пускай только подойдет, я для себя никаких кодексов чести не загадывала. – Не переживай, он скоро тебя бросит. Кому нужна такая замухрышка!

– Я и не переживаю!

Сама того не ведая, Малинина нанесла очень сильный удар. Я с трудом сдержалась, чтобы не расплакаться. Ссутулилась, глубоко вздохнула и пошла прочь.

– Ненормальная! – прошипела мне в спину Малинина. – Смотри, я предупредила. Бросай ты это дело! Не для тебя он.

– Ага, для тебя… – Я даже оборачиваться не стала. Ну их, надоели!

– А как все было? – Репина возникла рядом со мной бесшумным привидением. – Вы целовались?

Узенькая лисья мордашка, рыжеватые коротко стриженные волосы, бледная россыпь веснушек, в глазах звериный азарт.

Нахмурившись, я отвернулась. Понятно: радио «Школьная зорька» начинает свое вещание…

– Вы заранее договорились, да? А чего он тебя туда на машине не повез? А вы вместе на лошадях катались?

– Катаются на трамвае, – остановилась я. – На лошадях ездят.

– Значит, ездили! – в восторге прошептала Галя. – А к себе он тебя приглашал? Как у него дома? А тачка его? Где он ее держит?

– В кармане! – огрызнулась я, прибавляя шаг.

Я вдруг вспомнила, как Макс молниеносным движением схватил коня за повод, и сколько Вердер ни бился, вздернуть голову не смог. Сильный, очень сильный парень. Впрочем, меня это не должно волновать. Пускай вон могучая троица о нем печется. Им Макс не запрещал себя спасать.