– Потом он написал мне письмо. Жена ушла от него, когда девочке было полгода. Мой хэштег ему понравился. Когда дочка захотела украсить папу, он согласился. Когда она потом попросилась поесть блинчиков в кафе, он тоже не стал возражать. И произвел фурор. Я повесил его фотку отдельным постом, и все пришли в восторг. Он потом мне снова написал и сказал, что благодаря поддержке читателей, которые одобрили его поступок, они с дочкой решили устраивать модные посиделки в кафе каждое воскресенье.

– Какая прелесть. Ты, наверное, гордишься собой.

Я не в силах осознать весь масштаб того, что делает Эсбен.

– Ну, не знаю насчет гордости. Мне просто нравится вывешивать разные штуки. Давать людям возможность блеснуть. Понравиться самим себе.

– Ты даришь им надежду… и радость, – говорю я. – И утешение. В нашем жестоком мире.

Он ненадолго задумывается.

– Я не смог дать всё это тебе.

– Ты дал. Просто я не оценила, – задумчиво отвечаю я.

– Почему?

– Потому что для меня это временно.

Я тру глаза, вдруг осознав, что страшно устала. А главное – мне страшно уйти отсюда. Покинуть Эсбена.

Надо поскорей найти Стеффи. Она всё исправит.

– Мне пора.

Он кивает:

– Хорошо. Я тебя провожу до корпуса.

– Что? Ой, нет. Вдруг кто-то увидит нас вместе? Люди тогда с ума сойдут. Со мной ничего не случится.

Эсбен встает и качает головой.

– Уже поздно. И я ни за что не позволю тебе идти по кампусу одной.

– Ну ладно, – соглашаюсь я, неуклюже вываливаясь в коридор и поспешно отправляя Стеффи эсэмэску. – Но иди в двадцати шагах от меня!

– Чтобы выглядело, как будто я тебя преследую?

– Да. – Я хихикаю. – В смысле, нет. Просто держись естественно и не делай глупостей. Не доставай нож. Не натягивай лук.

Я направляюсь к лестнице.

– Лук? – со смехом переспрашивает Эсбен.

– Ну, типа, ты же Робин Гуд.

Мои шаги эхом отдаются на лестнице, когда я спускаюсь. Эсбен идет за мной.

– Потому что я краду у богатых и отдаю бедным? – спрашивает он из-за спины.

– Потому что ты бы круто смотрелся в трико.

Я толкаю входную дверь. Вечерний воздух прохладен, и я обхватываю себя руками.

Слышится смешок Эсбена.

– Э… спасибо.

Сделав несколько шагов, я оборачиваюсь.

– Ты, кстати, тоже кое-что отдаешь бедным.

Мы идем молча, и, ища ключ, я чувствую, как Эсбен смотрит на меня. Мои движения неуклюжи, и ключ я нахожу после мучительно долгой возни.

– Ура! – схватив его, торжествующе восклицаю я, открываю замок, тяну на себя дверь и останавливаюсь.

Не знаю, как попрощаться. Усталость, буря эмоций, остатки опьянения пригибают меня к земле и не позволяют вспомнить об этикете. Поэтому я просто стою на крыльце, спиной к Эсбену, и думаю, что сказать.

– Элисон?

Я медленно поворачиваюсь и приваливаюсь к открытой двери.

– Что?

Эсбен стоит поодаль. Он действительно держался в двадцати шагах от меня, пока провожал до корпуса.

– Я рад, что ты пришла.

– А.

– Правда, рад.

Он сует руки в карманы джинсов. Ближайший фонарь озаряет его желтым светом.

– Увидимся в понедельник?

– Да. – Я поворачиваюсь, чтобы зайти, и тут же останавливаюсь.

– Эсбен, я тоже рада, что зашла.

Я иду к себе. Стеффи, в моем халате, растрепанная, появляется из свободной спальни.

– Наконец-то! Ну, ты ему всыпала? – спрашивает она.

Прищурившись, я гляжу на подругу.

– Что ты делаешь?

А потом замечаю брошенное на кровать одеяло.

– О господи. Ты занималась сексом рядом с башней из посылок?

Она принимает нарочито шокированный вид.

– Да как ты посмела такое предположить!

Я поднимаю бровь.

– Ладно, ладно. Да! – взвизгивает Стеффи и скачет по комнате. – И это было круто!

– Пожалуйста, подробнее, дорогая, – требую я со смехом.

– То, что случилось с тобой, гораздо важнее, чем мои сексуальные подвиги.

Я слегка покачиваюсь: усталость снова берет верх. Очень трудно держаться на ногах. Я совсем разбита.

– Я просто хочу лечь. Извини. Давай спать.

Стеффи подходит, обхватывает мое лицо ладонями и всматривается в него.

– Вид у тебя совсем измученный. Ты всё мне расскажешь завтра. Ничего плохого не случилось?

Я киваю:

– Да. Всё было хорошо.

Я зеваю и внезапно чувствую себя совсем беспомощной и страшно нуждающейся во внимании.

– Ты ляжешь со мной, как раньше?

– Конечно.

В приюте мы жили в одной комнате, и я часто забиралась к Стеффи в постель. Там я чувствовала себя в безопасности и не такой одинокой. Сейчас мне этого очень недостает.

Стеффи для меня и сестра, и лучшая подруга, и мать – и сегодня, когда мы ложимся, я утыкаюсь лицом ей в сгиб руки, как в детстве.

Стеффи приглаживает мои волосы, когда я начинаю засыпать.

– Я рада, что всё хорошо, – тихонько говорит она. – Это отличное начало.

Мы обе спим до полудня, и, проснувшись, я не вполне понимаю, где нахожусь. Уже давно я не залеживалась в постели так долго – и, как ни странно, у меня нет похмелья. Что еще удивительнее, мне сто лет не снились такие приятные сны. Я чувствую себя вполне отдохнувшей. Пускай в голове хаос, но я хотя бы свежая.

Мы со Стеффи провели день в пижамах. Пока она красила мне ногти на ногах темно-красным лаком, я выслушивала подробности минувшего вечера, который она провела с парнем в клетчатой рубашке. Эти подробности одновременно заставляли меня краснеть и радоваться за подругу. Я расспрашивала про учебу, про тесную квартирку, которую Стеффи обожает, про фургон с тако, который каждый вторник останавливается у них на улице. Она отвечала на все мои вопросы – и была особенно дорога мне, потому что не проявляла любопытства. Она ни разу не спросила про Эсбена.

Когда начинает темнеть, я наконец укрепляюсь духом и небрежным тоном говорю:

– Знаешь, оказалось, что Эсбен не такой уж плохой человек.

– Правда? – Стеффи роется в моем шкафу, стараясь не морщиться при виде немодной одежды.