– Ну конечно. Одну минуточку.

Минуточка затянулась. Потом послышался другой голос:

– Арчи, дорогой мой!

– Да, крошка. Оно у меня в кармане.

– Я знала, что тебе это удастся!

– Разумеется. Мне все удается. Кстати, ты сказала, что готова отдать хоть целую сотню. Да и я поначалу думал, что уж с двадцаткой-то расстаться точно придется. А в итоге все удовольствие обошлось в пятерку. Радуйся: тебе оно вообще ничего не будет стоить, поскольку благодаря этой бумажке я уже повеселился на пару миллионов, а то и больше. Расскажу при встрече. Отправить тебе разрешение с посыльным?

– Нет, не думаю… Лучше я сама приеду и заберу его. Где ты находишься?

– В телефонной кабинке. Возвращаться в контору мне пока не хотелось бы, поскольку мистер Вульф предпочитает кипеть от злости в одиночку. Как насчет того, чтобы через двадцать минут встретиться в отеле «Черчилль», в баре «Тюльпан»? Я настроен угостить тебя коктейлем.

– Это я настроена угостить тебя чем угодно!

Еще бы, как-никак на карту поставлены мои рука и сердце!

Когда в пятницу, в три часа дня, я выбрался из такси на тротуар перед четырехэтажным зданием в районе Восточных Шестидесятых улиц, снег валил стеной. Если так будет продолжаться, то к Новому году Манхэттен скроется под сугробами, подумал я.

В течение двух дней, прошедших с того памятного случая, когда мне удалось повеселиться на пару миллионов, а то и больше, обстановка в нашем доме совершенно не напоминала праздничную. Если бы мы вели какое-нибудь расследование, то были бы вынуждены часто и подолгу общаться, но поскольку мы сидели без дела, необходимость в общении отпала.

Вот тут-то, в тяжкие дни испытаний, и проявились наши истинные лица. Я, например, сидя за столом во время трапезы, был неизменно сдержан и учтив, говорил, когда возникала потребность, вежливо и тихо, как и подобает культурному и воспитанному человеку. А вот Вульф открывал рот только для того, чтобы рыкнуть или рявкнуть. Ни один из нас не заговаривал ни о счастье, которое мне привалило, ни о приготовлениях к торжеству, ни о предстоящем в пятницу свидании с моей невестой, ни даже о путешествии Вульфа на Лонг-Айленд.

Тем не менее Вульф каким-то образом это уладил, поскольку ровно в двенадцать тридцать перед нашим особнячком остановился черный лимузин и Вульф, надвинув на уши старую черную шляпу и приподняв воротник нового серого пальто, чтобы защититься от снегопада, грузно протопал вниз с крыльца, постоял на нижней ступеньке – представляете себе такую махину на нижней ступеньке! – дожидаясь, пока затянутый в ливрею шофер откроет дверцу лимузина, потом решительно прошагал к машине и взгромоздился на сиденье. Я, затаив дыхание, следил за ним из окна своей комнаты.

Признаться, я испытал такое облегчение, словно огромный камень свалился у меня с души. Верно, зарвавшегося тирана давно следовало проучить, и я нисколько не жалел о содеянном, но случись так, что Вульф упустил бы возможность почесать языком с лучшим селекционером Англии, он бы мне всю плешь проел и вспоминал бы о моем чудовищном поступке до гробовой доски.

Я спустился на кухню и пообедал вместе с Фрицем, которого настолько угнетало происходящее, что он даже забыл добавить в суфле лимонного сока. Мне хотелось утешить беднягу, заверив, что к Рождеству, через каких-то три дня, все снова станет на свои места, но, увы, я должен был выдержать роль злодея до конца.

Я подумывал о том, не бросить ли монетку, чтобы решить, куда лучше идти – на новую выставку динозавров в Музее естественной истории или на вечеринку к Боттвайлю, но любопытство пересилило. Уж слишком мне хотелось узнать, добилась ли чего Марго с помощью свадебного разрешения и как восприняли свежую новость служащие боттвайльской конторы.

Вообще, отношения там установились довольно занятные. Черри Квон, похоже, считалась мелкой сошкой, поскольку выполняла главным образом роль секретарши. Но я не раз замечал, как ее черные глаза мечут молнии в Марго Дики, выдавая желание испепелить соперницу на месте. Сама Марго должна была заманивать в сеть перспективных клиентов, а уж Боттвайлю оставалось окончательно запудрить им мозги, тогда как Альфред Кирнан следил за тем, чтобы клиент расписался под договором, прежде чем придет в себя.

Впрочем, это я обрисовал тамошнюю обстановку лишь в самых общих чертах. Выполнял заказ в мастерской Эмиль Хетч под бдительным наблюдением Боттвайля. Финансовую поддержку осуществляла миссис Перри Портер Джером.

Марго сказала, что миссис Джером тоже будет присутствовать на вечеринке, причем не одна, а с сыном Лео, которого я никогда прежде не видел. По словам Марго, Лео не был связан ни с бизнесом Боттвайля, ни с каким бы то ни было другим. Львиную долю своего времени и усердия он отдавал регулированию денежных потоков, следя за тем, чтобы побольше материнских долларов доставалось ему на развлечения и поменьше Боттвайлю.

Словом, этот клубок живых двуногих, которые брыкались, кусались, царапались и плели сети интриг, сулил больше потехи, чем созерцание вымерших динозавров. И, взвесив все «за» и «против», я сел в такси и покатил к Восточным Шестидесятым улицам.

На первом этаже четырехэтажного здания, где раньше располагались огромные жилые апартаменты, теперь размещался салон красоты. Второй этаж занимала риелторская контора. На третьем этаже Боттвайль устроил свою мастерскую, а на четвертом – студию.

Войдя в вестибюль, я вызвал лифт, поднялся на последний этаж и очутился среди созданного при помощи золоченой фольги пышного великолепия. Впервые мне посчастливилось его лицезреть несколько месяцев назад, когда Боттвайль нанял Вульфа для поисков похитителя нескольких редчайших гобеленов. Зрелище ошеломляло: мебель, филенки, рамки – все лучилось золотом, с которым прекрасно гармонировали ковры, драпировки и картины в стиле модерн. Замечательное было бы логово для слепого миллионера.

– Арчи! – послышался голос. – Иди к нам и поучаствуй в дегустации!

Марго Дики уже меня высмотрела.

В дальнем углу располагался раззолоченный бар со стойкой длиной футов в восемь, возле которой на золоченом же высоком табурете расположилась Марго. Рядом с ней на таких же табуретах сидели Черри Квон и Альфред Кирнан.

Позади стойки разряженный Санта-Клаус, крупный и широкоплечий, с внушительным брюшком, разливал по бокалам шампанское. Несмотря на ультрасовременное занятие, одет он был по старинке: традиционный пышный и яркий костюм, борода, маска и прочее. Только рука, державшая бутылку шампанского, была затянута в белую перчатку. Утопая по щиколотки в ковре, я предположил, что белые перчатки – дань боттвайльской элегантности. Лишь позже я осознал, насколько заблуждался.

Мне прокричали рождественские поздравления, а Санта-Клаус наполнил еще один бокал пенящимся напитком. Странно, но бокал не был обклеен золоченой фольгой. Не хватило, должно быть.

Я был рад, что пришел. Когда потягиваешь шампанское, сидя между блондинкой и брюнеткой, поневоле начинаешь сам себе завидовать и проникаешься чувством уважения к собственной персоне.