Я крутанулся на кресле, чтобы взять блокнот и ручку, возвратился в исходное положение, закинул ногу на ногу и устроил блокнот на колене. Так я мог писать, не упуская из виду наших гостей.

– Готово! – сказал я боссу.

– «Уважаемый мистер Кремер, считаю необходимым привлечь Ваше внимание к обстоятельствам смерти некоего Бертрама Файфа, скончавшегося в ночь на прошлую субботу в „Черчилль тауэрз“. В подтверждение своего мнения прилагаю запись бесед с семью лицами, а также заключение по результатам расследования, проведенного мною. С уважением».

Он направил на меня палец.

– Подготовишь записи бесед и личные данные. Из заключения тебе будет понятно, что́ нужно включить, а что не нужно. Заключение напечатай на моем бланке, в обычной форме. Все ясно?

– Все.

Вульф откинулся в кресле и сделал глубокий вдох.

– «Заключение. Поскольку трое из причастных к делу лиц, включая усопшего, носят фамилию Файф, я буду называть их по именам. Подозрения Пола относительно подмены морфина можно отбросить, как мне кажется. Крайне маловероятно, что кто-то из посетивших в тот день номер отеля принес с собой отраву, столь схожую по виду с таблетками морфина, что опытная сиделка не заметила подмены. Один из фигурантов, владелец аптеки Таттл, в принципе мог располагать подобными таблетками, приобрести их или изготовить, но в таком случае пришлось бы допустить, что он предвидел возможность подмены, а это маловероятно».

– Это просто смешно, – провозгласил доктор Буль. – Любое ядовитое вещество, упомянутое в фармакопее, вызвало бы характерные симптомы, которые я обязательно заметил бы.

– Сомневаюсь, доктор. Это преувеличение, и не советую вам повторять его со свидетельской трибуны. Я просил не перебивать меня. Арчи?

Ему требовались три последние слова из продиктованных, и я напомнил ему:

– «А это маловероятно».

– Угу. «После проверки, проведенной мистером Гудвином, я признал версию о подмене морфина химерой воспаленного воображения Пола. Я бы счел химерой и все это дело, если бы не одна загвоздка – грелки». Абзац.

«Я пришел к выводу – и, уверен, Вы согласитесь с ним, учитывая все обстоятельства, – что грелки были уже пусты, когда Пол заметил их в кровати брата. Меня это озадачило. После ухода сиделки ночью кто-то вынул грелки из постели, опорожнил их и положил обратно. Что может быть причиной столь странных действий? Нельзя было просто отмахнуться от этой загадки. Она беспокоила меня. Я послал мистера Гудвина в Маунт-Киско, чтобы он расспросил родственников покойного о морфине, но этот опрос был простой формальностью. Требовалось найти какое-то объяснение тому факту, что грелки были пусты. Я рассматривал его со всех возможных точек зрения, примерял ко всему, что рассказывали мне участники событий, и в конце концов нашел объяснение, опираясь на две подсказки. Первая – это ответ на вопрос, какой цели могли служить пустые грелки в постели больного человека. А вторая – тот факт, что глава семейства Файф также умер от пневмонии после того, как кто-то открыл окно и впустил в комнату зимний холод. Открыл окно к смерти, так сказать. Этот вопрос и это обстоятельство натолкнули меня на одну мысль». Абзац.

«Я сделал три телефонных звонка…» Нет. «…четыре телефонных звонка. Сначала я позвонил управляющему магазина „Шрамм“ на Мэдисон-авеню и спросил, как там упакуют две кварты мороженого в жаркий летний день для покупателя, которому предстоит довольно долгая поездка на автомобиле. Управляющий сказал, что мороженое обычно кладут в картонку, которую помещают в картонную коробку на слой сухого льда и обкладывают сухим льдом по бокам и сверху. По словам управляющего, такова их неизменная практика. Потом я связался с доктором Волмером, который живет по соседству, и, следуя его совету, позвонил представителю фирмы, производящей сухой лед. От этого последнего я узнал, что, во-первых, несколько фунтов сухого льда, помещенных под одеяло на грудную клетку человека существенно понизят температуру его тела, возможно даже до значений, критических для больного пневмонией. Во-вторых, только контрольный эксперимент способен показать, приведет ли это критическое понижение температуры тела к летальному исходу. В-третьих, сухой лед вызывает ожоги на коже даже через одежду, так что при контакте с ним на кожных покровах останутся заметные следы. В-четвертых, идеальной прокладкой между льдом и телом, позволяющей избежать ожогов, могут служить резиновые грелки. И наконец, я позвонил…»

– Это же какая-то фантастика, – перебил доктор Буль. – Чистая фантастика.

– Согласен, – признал Вульф. – Однако мне и надо было объяснить нечто фантастическое. Абзац. «Наконец, я позвонил Дэвиду Файфу и пригласил его к себе. Моей следующей задачей было выяснить, что́ стало с мороженым. Гипотеза, которую я строил, оказалась бы беспочвенной, если бы мы узнали, что в воскресенье упаковка с мороженым оставалось нетронутой. Когда мистер Гудвин позвонил мне из Маунт-Киско, я попросил его уточнить этот вопрос. Он задал его Полу, мистеру и миссис Таттл, мисс Горен и мистеру Эрроу, и все они заявили, что ничего не знают о мороженом. Еще он…»

Высокий пронзительный голос Луизы Таттл заставил его смолкнуть:

– Это неправда! Я сказала ему, что в воскресенье видела мороженое в холодильнике!

Вульф качнул головой:

– Вы сказали, что видели большой бумажный пакет и предположили, что в нем лежит мороженое. Вы не заглядывали внутрь пакета. Вы не видели сухой лед. – Он не сводил с нее внимательного взгляда. – Или видели?

– Не отвечай, – вдруг приказал жене Таттл.

– Вот как? – Вульф приподнял брови. – Неужели мы уже достигли той стадии, когда опасно отвечать? Так видели вы лед, миссис Таттл?

– Нет! Не видела!

– Тогда я продолжу. Арчи?

Я напомнил ему:

– «…мороженом. Еще он…»

– Да. «Еще он заехал в отель и осмотрел холодильник в номере. Мороженого там не было. Дэвида я сам спросил о мороженом, и он сказал, что ничего о мороженом не знает. Итак, моя гипотеза обретала плоть и кровь. Кто-то действительно что-то сделал с мороженым и скрывал это. Если сухой лед использовали так, как я предположил, то есть чтобы убить больного пневмонией, то доказать это будет невозможно, поскольку сухой лед испаряется бесследно, а значит, мое предположение так и осталось бы не более чем предположением. Следовало зайти с другой стороны, что я и сделал, задав определенные вопросы Дэвиду Файфу и вызвав известного Вам Сола Пензера». Абзац.

«Из прилагаемых записей видно, что беседы с участниками событий придавали верное направление ходу наших мыслей. Берта Файф подозревали в убийстве отца, судили и оправдали. Ему не понравились показания сестры и братьев во время суда, а главным пунктом защиты было алиби, предоставленное его другом Винсентом Таттлом. Таттл заявил тогда, что они с Бертом играли в карты в пансионе, где оба снимали комнаты. Как сказал мистер Эрроу, Берт приехал в Нью-Йорк вовсе не по делам бизнеса, а потому, что, говоря словами мистера Эрроу, ему не давало покоя прошлое. Сам Эрроу чист от подозрений, так как ночь с субботы на воскресенье провел в полицейском участке. Вы не пропу́стите и другие значимые моменты, самым показательным из которых я считаю то обстоятельство, что Берт не только посетил пансион, где снимал комнату двадцать лет назад, но, узнав, что бывшая хозяйка пансиона поселилась в Покипси, отправился к ней туда. Как Вы увидите из записи моего разговора с Дэвидом, состоявшегося днем ранее…» Я дам тебе эту запись, Арчи. «…Берт прожил в ее пансионе совсем недолго, около двух месяцев, и вряд ли за этот период успел так привязаться к владелице, чтобы настойчиво искать ее двадцать лет спустя. Логично допустить, что им двигал иной мотив». Абзац.