считаю, что человек должен быть ближе к природе. Он у нее добру учится и состраданию. Однако ж, ты права — не всякого человека к природе можно допускать, некоторым дай волю — деревья срубят, ручьи завалят мусором, а белок отправят на шапки и воротники. Но, опять же, — устраивать здесь туристический центр или не устраивать, решаю не я.

— Понимаю, — я грустно улыбнулась. — Что ж. Спасибо за вкусный обед и приятную компанию. Мне пора идти.

— Ты правда пойдешь в лес?

— Правда.

— А завтра?

— И завтра пойду. А что?

— Я подумал: быть может, ты покажешь мне ваш поселковый кинотеатр? Сто лет не смотрел зарубежных комедий.

Я тихо рассмеялась и покачала головой.

— Увы, Иван Андреевич. Боюсь, в ближайшие дни мне будет не до кино.

Он развел руками.

— Очень жаль. Мне нравится с тобой общаться, Василиса. Я бы хотел делать это чаще.

— Мы встретимся в понедельник, — напомнила я. — Прогуляемся по горам, поговорим о местной фауне. Будет весело.

— Не сомневаюсь, — серьезно сказал Царев. — Тогда — до понедельника.

* * *

В лес я отправилась за полчаса до того, как на заповедник опустились сумерки. Я планировала уйти туда раньше, однако, вернувшись после обеда домой, долго слонялась из угла в угол, вспоминая наше с Иваном свидание.

То, что Царев прост в общении и совершенно не похож на важных столичных чиновников, стало понятно еще в нашу первую встречу, однако теперь он будто бы открылся мне с другой стороны.

Добрый парень из русской глубинки, переехавший в детстве в мегаполис и умудрившийся сохранить теплую любовь к живой природе. Сирота, воспитанный, такими же как он, простыми добрыми мужчинами, который мечтает о большой семье. Идеал любой одинокой женщины.

Однако было в этом идеале нечто странное, цепляющее, вызывающее смутное беспокойство. Что-то в Ивановой истории было не так, однако я никак не могла понять, что именно. Царев рассказывал о себе чистую правду — я в этом не сомневалась, тем не менее, в этой правде имелся какой-то подтекст, и мне все не удавалось его уловить.

Я обдумывала наш разговор, пока собиралась на дежурство, обдумывала по пути к телепорту и к гнезду Огневушки. Время от времени мои мысли уносило в другую сторону — вспоминая рассказ Ивана, я невольно припоминала его мягкий взгляд, крошечные морщинки в уголках глаз, которые появлялись, когда он улыбался, глубокий бархатный голос.

В конце концов, осознав, что эти раздумья сбивают мой рабочий настрой, я решила отложить их на потом — например, на ночь, когда буду бдеть у огненного гнезда.

На поляне жар-птицы меня ждал сюрприз. Огневушка сидела на яйцах неестественно прямо, будто боясь пошевелиться, дышала едва-едва, а ее глаза казались неестественно большими.

У меня внутри что-то оборвалось. Я кинулась к ней со всех ног, готовая к любым ужасам и несчастьям.

— Что случилось? — прошептала я, боясь, что звук моего голоса спровоцирует ее истерику.

Птица посмотрела на меня долгим нечитаемым взглядом, а потом аккуратно приподняла крылья, приглашая заглянуть в гнездо.

По моей спине пронесся табун ледяных мурашек. Я уже понимала, что яиц там нет, однако все-таки заглянула. И обмерла.

Яиц в гнезде действительно не было. Вместо них в искорках желтоватого пуха лежали четверо крошечных птенцов — три девочки и один смешной всклокоченный мальчишка.

— Вылупились!.. — ахнула я.

Взгляд Огневушки стал ликующим. Если бы она могла смеяться, наверное, хохотала бы от счастья во все горло. Убедившись, что я полюбовалась на ее наследников, жар-птица вновь накрыла малышей перьями, а в мою голову хлынул поток ее восторженных отрывочных мыслей.

Молодая мать находилась в не меньшем шоке, чем я. Она ждала появления птенцов не раньше середины грядущей недели, а потому, почувствовав, как зашевелились яйца, чрезвычайно удивилась. Дети избавились от скорлупы почти одновременно — первым ее пробил мальчонка, а сестры присоединились к нему примерно через три-четыре минуты. Они были такими маленькими и беспомощными, так тоненько и жалобно пищали, что птица сначала перепугалась, а потом укутала их в собственные перья и принялась греть. Огневушка боялась пошевелиться, чтобы случайно не побеспокоить птенцов, однако время от времени опускала голову и внимательно их разглядывала, потому как ни разу еще не встречала более прекрасных и совершенных созданий…

Она «говорила» и «говорила», а я ласково гладила ее по золотым перьям и беззвучно ревела — от щемящей радости и осознания того, какой немыслимый груз проблем и переживаний свалился, наконец, с моих плеч.

Теперь-то уж птенцам ничто не угрожает. Три дня мать будет питать малышей своим огнем, после чего их можно будет кормить злаками и фруктами и оставлять на несколько часов без присмотра — они станут достаточно крепкими, чтобы греть себя самостоятельно. Сторожить малышей уже не обязательно — хищники к ним не подойдут, а браконьерам они без надобности. Золотыми перьями цыплята обрастут только к весне, а сейчас это просто маленькие птички, которые нуждаются в тепле и заботе.

Ночь, как и планировала, я провела рядом с гнездом — хотела убедиться, что с огненным семейством все будет хорошо. Кроме того, у меня оставалась надежда пообщаться с таинственным грабителем, ведь о том, что птенцы вылупились раньше срока, знали только Огневушка и я. Снимать магический купол тоже не торопилась — дополнительная защита жар-птицам не помешает, да и вору сообщать раньше времени о том, что золотых яиц больше нет, тоже не стоило.

Грабитель же, как и всегда, проявил терпение и осторожность — до самого рассвета наш покой нарушал только ветер, шумевший в кронах деревьев. Впрочем, пару раз мне казалось, будто я слышу чьи-то шаги и отрывистое дыхание. Однако я списала это на разыгравшееся воображение — услышать за куполом столь тихие звуки было попросту невозможно.

Утром я возвратилась домой выжатая, как лимон. Усталость, копившаяся последние месяцы, в момент накрыла меня с головой. Поэтому, добравшись до поселка, я отправила директору сообщение о том, что жар-птиц в заповеднике стало больше, упала на кровать и уснула крепким спокойным сном.

ГЛАВА 6

Известие о пополнении огненного семейства оказалось в воскресенье новостью дня. Стоило оклематься после ночных бдений, как на меня обрушился такой шквал поздравлений, будто счастливой матерью четверых детей стала не Огневушка, а я. Коллеги звонили мне на «рацию» и мобильный, заглядывали в гости. Самые сентиментальные, такие как Глеб Дубравин, кидались обниматься прямо на улице. Алена же и вовсе попросила при случае сделать для нее фотографию новорожденных цыплят, справедливо рассудив, что вживую огненный молодняк увидит