– Идите на хер, меня скоро выпишут! А вы все лохи.

Дней пять я так ходил, звездил изо всех сил. Забил на правила, на режим. Ночью не спал, разговаривал со своими соседями, им спать не давал. На уроках совсем перестал заниматься – а уже сентябрь наступил, к нам стали учителя приходить, – творил всякую ерунду. Швырялся тетрадками, орал: «Мне это не надо, меня скоро выписывают!» С ребятами тоже вел себя как последний козел – стал драчливым, всех задирал, постоянно устраивал драки. Потом еще на аукционе права качал, когда всем что-то давали, а мне нет, орал: «А почему мне, блядь, нет подарка?» Медсестры только головами качали: «Ну и ну…».

И вот, проходят эти пять дней, а меня не выписывают. И я такой пошел на пост к медсестрам:

– Че, блин, за фигня? Меня сегодня выписать должны!

А они мне спокойно так говорят:

– Гоша, ты себя плохо ведешь. Тебе позапрошлой ночью ставили красные кубики. Какая выписка?

А красные кубики – это такой жутко болезненный укол, который делают в ягодицу, чтобы человек не скакал и не прыгал, а лежал как овощ. И вот я на такой укол нарвался.

Конечно, сопротивлялся, когда понял, к чему все идет, старался не даться. Но меня заломала медсестра. Обманом затащила в процедурный кабинет.

– Пойдем со мной, я тебе дам таблеточку, чтобы ты заснул.

А там уж как-то уложила на эту их кушетку, я не помню как. Потом позвала на помощь заведующую отделением, ту самую молодую, которую я любил. Они вместе меня держали, и медсестра – пффф! – всадила мне этот укол в задницу. И я моментально обмяк. Вообще не мог пошевелиться. После него очень долго зверски болит задница. Я не мог ни встать, ни шаг сделать, ни что-то еще.

– Я вот так буду сидеть, – бормотал непослушным языком. – Не надо меня дергать!

Час не мог в себя прийти, а потом еще целую неделю ходил как кисель. У меня так ныло тело, так болела каждая мышца, что это просто невозможно передать. И еще мне стали перед сном давать какие-то зеленые таблеточки. Иногда я их пил, иногда втихаря выплевывал. А в остальном шла обычная больничная жизнь. Днем – занятия. После них нас выводили гулять в «решетку». Это такая площадка для прогулок, своя у каждого отделения. Там все было как на обычной детской площадке – качельки, каруселька, песочница, – только обнесено решеткой. Еще в больнице был зоопарк, но вот это вообще непонятно зачем. Животных мы ни разу не видели. Нас строили парами и вели в нашу клетку, никаких вам зверей.

Я просидел в психушке еще месяц. Только в октябре вернулся в свой детский дом. Вместо пары недель «переждать ремонт» провел в психушке целых два месяца. Приезжаю, а воспитатель мне говорит:

– Гоша, к тебе тут приходили.

– Кто? – я замер, меня холодный пот прошиб от плохого предчувствия.

– Женщина такая приятная. Спрашивала про тебя, хотела увидеть.

– А вы что? – я уже понял, кто это был. Сердце упало в пятки.

– Как что? Сказали, чтобы через пару месяцев пришла. Что пока ты лежишь в больнице, в 6-й Донской.

Так она больше и не пришла, мама Гоши…

А на память о той истории у меня осталось заикание. Никогда раньше такого не было, а тут я начал зависать на каждом слове и потом больше года не мог от этой проблемы избавиться. Скорее всего, от Гоши «заразился» – он был заикой. Я его наслушался, и вот, пожалуйста. Конечно, я делал это не специально и не из-за того, что хотел быть на него похожим. Просто так само получалось. Злился и ничего поделать не мог.

– П-п-подайте с-с-с-с-с-стакан.

– Оооо, – питалка покачала головой, – что, психушка тебя испортила?

– Н-н-нет, – я давай отнекиваться, – это н-н-не из-за п-п-психушки.

– Гош, ты понимаешь, что тебя к сентябрю должны были выписать?

– Д-д-да, п-п-понимаю.

– А ты – что? Плохо себя вел. И просидел там больше двух месяцев. Вот и заикаешься теперь!

Я все понимал. А главное, понимал, что реально упустил свое счастье, свою семью.

Кстати, из-за того, что я тогда вернулся в батор позже начала учебного года, у меня со школой все как-то окончательно посыпалось. Начало английского я пропустил, по математике, русскому, биологии тоже потерялся и потом не мог ничего понять. По всем предметам у меня начались проблемы. Математика стала адом. Классно отдохнул, называется, летом. Семья Гоши Яйцука меня бросила. Сам я стал заикой и психом. С учебой полный капец. И зачем тогда вообще стараться? Для кого пытаться быть послушным и хорошим? У меня словно пелена с глаз упала – смысла нет. Все равно больше никто и никогда за мной не придет. Я же псих.

На уроках мне стало окончательно скучно, просто нечего делать. Зато я нашел себе другое развлечение – все чаще и чаще воровал. Как будто тренировался на будущее.

Один раз, в четвертом классе, я своровал у воспитательницы деньги. В тот день, как обычно, после подъема, умывания и уборки мы перед завтраком пошли в учебный корпус. Учительнице, Додоновой Валентине Ивановне, в какой-то момент надоело, что мы либо не делаем домашнее задание, либо делаем его неправильно, плохо. А надо, чтобы мы делали правильно. Валентина Ивановна всегда говорила, что у нас есть мозги, но мы просто ленимся. И вот она нас решила оставлять без завтрака, пока не сделаем все как надо – с самого утра мы садились в классе и переделывали домашнее задание. А после этого она отпускала нас на завтрак. Мы, кстати, даже и не думали на нее обижаться – реально нормальная была училка, на самом деле святая.

И вот однажды я быстрее всех домашнее задание переделал.

– Все, – говорю, – я пошел в столовую.

Она посмотрела в мою тетрадь и кивнула:

– Хорошо. Иди, Гоша.

Спускаюсь я и вдруг вижу – опаньки! – лежит сумочка. Как потом оказалось, это была сумка Галины Ивановы, нашего ночного воспитателя. Я, кстати, к ней никаких чувств не испытывал – ни хороших, ни плохих. А про сумку подумал, что кто-то из гостей оставил. И я, такой: «Ну-ка, ну-ка, интересно!» Заглянул в сумку, нашел кошелек, достал оттуда 3 000 рублей, кажется, а остальные деньги оставил на месте – чтобы незаметно было. Засунул эти три тысячи себе в карман и пошел на завтрак. Сижу в столовке как на гвоздях, деньги мне карман жгут: «Аааа, деньги, деньги! Надо срочно кому-то рассказать, какой я богатый!». В переходе между корпусами по дороге обратно встречаю Некита с Тимиком.

– Пацаны, пацаны, – шепчу им, – давайте в туалет зайдем. Я вам кое-что покажу.

– Окай, окай, Гошан! – они сразу согласились, даже спрашивать ни о чем не стали – видели, какой я перевозбужденный.

Мы поднялись на свой этаж, зашли в туалет, и я такой:

– Пацаны, смотрите! Три тысячи!

– Откуда ты их взял? – Некит нахмурился.

– Не скажу.