Дмитрий Семёнович поднялся и пошёл к плите. Разлив чай, он, не дожидаясь вопросов капитана, заговорил снова.

– Мужичок, нашедший её в капусте, назвал её Верой, а сам он был по фамилии Зотов, ну и девочку записали под этой фамилией. Так что, мил человек, родителей своих она не знала. Так за шестнадцать лет никто и не объявился.

– Ну а потом?

– Что потом? – Дмитрий Семёнович нахмурился ещё больше. Было видно, что ему больно говорить. – Знамо дело, выросла, и поди – гуляй. Что, думаете, правительство о ней позаботилось. Если уж им убить человека ничего не стоит, что уж тут говорить, радуйся, что жив, что тебя не отстреливают как кролика.

Понесло мужика, – думал Николай, наблюдая, как набухают вены на шее Дмитрия Семёновича, наливается кровью его лицо.

– Вот вам выходное пособие, а что там дальше, как устроятся наши дети, всем наплевать. При коммунистах хоть общежития для них были, обязательное устройство на работу, а тут что? Ни прописки тебе, ни денег, ни связей, ни опыта житейского. Кто наши выпускники? Законные бомжи. А попробуй-ка побомжуй такая юная хрупкая девушка. – Денис Семёнович от волнения начал немного заикаться. – Как в других странах, не знаю, но, думаю, не так. Когда они наворуются? Наверное, ещё не скоро. Их дети с жиру бесятся: за огромные деньги платиновые кольца себе в пупки вдевают, да в языки, а наши дети не помнят, как пахнет шоколад. Вот скоро ещё четверо готовятся к выпуску, ну и куда им? Я уж куда только не писал, и на фабрики, и на заводы, и к коммерсантам обращался. И Путину писал… Ведь они у меня тут, – Дмитрий Семёнович указал себе на грудь.

– И что? – спросил Николай, – никто не хочет брать?

– Никто не хочет слышать о чужой беде!

На слове «слышать» Дмитрий Семёнович сделал ударение.

– А пишут вам ваши выпускники?

Дмитрий Семёнович тяжело вздохнул и ответил, – Некоторые пишут. В основном те, кто как-то сумел устроиться.

– А Вера писала?

– Нет. Вера, похоже, не сумела устроиться. Говорят, она умерла на чьей-то даче, но работы у неё не было. Да так быстро никто и не устраивается. От нас то она ушла в конце мая – двадцать седьмого мая, а умерла в начале июля. Сердечко. Она всегда была слабенькой. Зоя Дмитриевна – наш доктор, не разрешала Вере даже огородные работы. Слабенькая была Вера.

Николай Львович слушал Дмитрия Семёновича и чувствовал, старик не просто выкидывал слова, он их переживал, в них были боль, досада, сопереживание, переживание, негодование, смирение. Неприязнь, возникшая у Николая Львовича к директору интерната при встрече с ним, незаметно вытеснилась симпатией к нему.

Дмитрий Семёнович встал и пошёл к комоду. Из ящика комода он достал старый альбом с фотографиями, перелистал его на нужную страницу и положил его раскрытым перед Николаем.

– Вот она, Верочка Зотова. Это мы их в начале мая фотографировали.

Красивой Веру Николай назвать не мог. Невысокая девочка коренастого телосложения на полных ножках с выпуклыми икрами, с короткой толстой шейкой, большеватой грудью. Когда Николай читал её дневник, его воображение рисовало другой образ.

– А Вы почему Верой интересуетесь? – задал вопрос Дмитрий Семёнович.

– Да мы просто выясняем причину её смерти.

– А разве врачи не установили?

– Установили… Я хотел сказать, обстоятельства. Мало ли что.

Капитан ещё немного порасспросил о Вере, о её друзьях, спросил, не знаком ли им профессор Измайлов, даже показал Дмитрию Семёновичу фотографию Измайлова на случай, если тот объявлялся тут под чужим именем. Потом он попросил найти что-нибудь написанное Верой для сличения её почерка с почерком в дневнике.

«И что я тут хотел узнать, – спрашивал сам себя Николай Львович, спускаясь по разбитой лестнице. Мне надо было установить, что между профессором и Верой существовала какая-то давняя связь? А, может, мне надо было установить, как это придумал Новичок, – капитан даже негодующе мотнул головой, – что профессор вербовал в интернате для своих опытов добровольцев. – Думая это, Николай стал противен сам себе. – Неужели мне было мало дневника этой несчастной девочки, неужели было мало слов Клавдии Даниловны, объяснений профессора? Чистого так мало, что трудно в него верить. Господи, неужели Новичок, действительно, подозревает профессора. Нож, видите ли, нашли у него на даче. Так ведь этот нож могли подбросить и самому Новичку. Чушь какая-то».

* * *

– Вера, я не пойму, что это? Ты занялась гаданием, колдовством? – со словами негодования ворвался в комнату Юрий Владимирович с кучей газет в руках, и, не дожидаясь ответа жены, бросил эту кучу на постель рядом с Верой Станиславовной.

– Что это, Юра? – испуганно отшатнулась от вороха газет женщина.

– Это я спрашиваю, – возмутился муж, – что это?

Вера Станиславовна всё ещё испуганно глядя на газеты, медленно и даже как-то брезгливо потянулась к одной из них, подняла, повертела в руках, и, ничего не поняв, вопросительно уставилась на мужа.

– Так это что? Откуда ты это принёс?

Вдруг её осенила догадка, что всё это, как и анонимное письмо было в почтовом ящике, хотя, если б она подумала получше, то поняла бы, что вся эта охапка газет одновременно в ящике не уместилась бы, да и не сумел бы никто кроме почтальона что-либо опустить в их ящик, подъезд тщательно охранялся.

– Это было, Вера, – с нажимом, с укором в голосе и с какой-то идиотской гримасой на лице ответил муж, – в твоём комоде.

– А зачем ты полез в комод? – вырвался вопрос у Веры Станислововны. В следующее мгновение, да уже и произнося эти слова, она понимала, что задаёт вопрос, не имеющий сейчас значение, но она всегда болезненно воспринимала любое вмешательство в её интимную «сокроменную», как она выражалась, жизнь. Сама она считала жизненно необходимым лазить в ящики столов, карманы, портфели, в бумажник мужа, подслушивать его разговоры и прочее, но ведь она это делала тайно, а значит, считается, что не делала этого, а тут! Но поняв, что сейчас не время для подобных разборок, скорее выпалила следующий ряд вопросов.

– В моём комоде? Зачем? Что это за газеты? Кто посмел положить эту грязь в мой комод?

Юрий Владимирович, знавший способность жены прекрасно играть, не очень-то поверил в искренность её слов. Он стоял и перебирал в мыслях варианты направлений колдовских сил по замыслу его жены: может, она хочет его приворожить, многие женщины под старость лет начинают брендить; может, она хочет Клару отвадить от жениха – профессора Измайлова, а может, Катя снова связалась с каким-нибудь подонком, или вляпалась во что-нибудь. Минут пятнадцать у супругов Бычковых ушло на разборки по этому вопросу. Муж раскрывал перед женой газеты, со злобой тыкал пальцем в обведённые фломастером объявления о гадалках, ворожеях, магах и прочих, жена, выскочив из постели, возмущалась, негодовала, что-то возражала, плюхалась на стульчик, приставленный к столику перед большим зеркалом в старинной оправе, вскакивала с него, снова плюхалась и вскакивала, хваталась за голову, читала объявления, хваталась за сердце, бегала зачем-то к комоду в смежную со спальней комнату, рылась в нём, как будто искала что-то, возвращалась, негодовала, возмущалась, злилась на мужа за его бестолковость, оправдывалась.