В полутора милях от него, отчаянно воя сиренами, мчались по шоссе два «Мото Гуцци». А в полумиле за ними грузовик с прицепом, с номерами Монтелимара, вдруг повел себя очень странно: развернулся поперек дороги, сдал назад, полностью перегородив шоссе, и остановился.

* * *

Я сбросил скорость до ста сорока узлов. Сигнализатор сваливания пищал теперь непрерывно. Самолет почти не слушался штурвала. Подо мной простиралось широкое пустое шоссе. Вот появился грузовик с прицепом – как раз там, где нужно. Мы пронеслись едва ли в пятидесяти футах над крышей прицепа: я выпустил закрылки и шасси. Массивный нос «ИЛа» стремительно приближался к асфальту. Мы садились – нет, падали. Изо всех сил я тянул штурвал на себя, чтобы выровнять нос, и крутил руль, удерживая самолет в горизонтальном положении. «Сейчас! – думал я. – Вот сейчас!..» Я оттолкнул от себя все четыре рычага тяги: самолет рванулся вперед – и в тот же миг шасси мягко коснулось земли. Уже поздравляя себя с успехом, я потянул рычаги на себя; однако, к моему изумлению, самолет снова подпрыгнул на несколько футов в воздух и приземлился на шоссе так, что от удара у меня сотряслись все кости. Снова мы подпрыгнули и грянулись оземь и снова – и на этот раз, к огромному моему облегчению, остались на земле. Со страшной скоростью самолет летел вперед по шоссе: несколько мгновений спустя нос его опустился, и носовое шасси коснулось земли. Я выждал еще несколько секунд, затем перевел рычаги подачи газа на полную реверсивную тягу и изо всех сил нажал на тормоза.

Скорость на спидометре начала падать: сто двадцать. сто. восемьдесят. семьдесят. шестьдесят. Я резко повернул самолет направо – прочь с дороги, в поле, и остановился в сотне ярдов от трактора с прицепом, направляющегося прямиком к нам.

Я включил интерком.

– На борту самолета детонаторы, через четыре минуты они взорвутся. Откройте все выходы, включая аварийные, выходите из самолета и бегите как можно дальше! Любой, кто попытается войти в рубку, будет убит на месте. Слава Израилю! Свободу евреям Советского Союза!

Задний борт прицепа откинулся, и взгляду предстал вертолет «Аэроспатиаль Пума», а за ним еще два. Все машины гордо несли на бортах надпись золотыми буквами: «Французский вертолетный транспорт».

Трактор и трейлер остановились у хвоста самолета. В трейлере, среди прочего, лежал свежий труп с новенькими зубными протезами. Должно быть, ни одному мертвецу на свете не посчастливилось получить такие тщательно изготовленные вставные зубы, как этому безвестному бедолаге, поступившему к нам из анатомического отделения «Слона и замка». Труп принадлежал солдату, умершему от сердечного приступа. Свое тело он завещал на благо родины – и теперь, быть может, с гордостью взирал на себя с небес, довольный тем, что стал, пусть и посмертно, важным участником секретной операции.

Вставные челюсти трупу подарили для того, чтобы легче было его идентифицировать. Во всем до мельчайших деталей они соответствовали зубной формуле сэра Айзека Квойта – и я чертовски надеялся, что на борту самолета, за штурвалом которого сейчас сижу, сэр Айзек все-таки найдется.

Один за другим пассажиры выпрыгивали из самолета и бежали через поле, причем замглавы КГБ Стачинов бежал быстрее всех. Не таким уж крутым парнем он оказался, и похоже было, что дома его ждет нелегкое объяснение с начальством.

Послышался стук в дверь рубки: три быстрых удара, пауза, два помедленнее, пауза, еще три быстрых. Я открыл. На пороге стояли двое французских фермеров в синих джинсовых комбинезонах. Однако от обычных фермеров их разительно отличали пистолеты-пулеметы «Стерлинг» в руках и балаклавы, скрывающие лица.

– Можно идти, сэр. Мы нашли сэра Айзека.

– И где он был?

– В грузовом отсеке. В переносном курятнике, среди двух тысяч кур.

Еще две минуты, и три «Пумы» взмыли в небеса. Я смотрел вниз: на обнаженное поле, на раскинувшуюся посреди поля серебристую птицу с красными звездами на крыльях и серпом и молотом на хвосте, на толпу людей, что, словно перепуганные муравьи, толпились в нескольких сотнях ярдов от самолета. Вдруг из окон самолета вырвались два оранжевых языка пламени, за ними повалил густой дым. Огонь, словно лезвие ножа, полыхнул по всей длине огромной машины, и самолет скрылся в клубах дыма и пламени. Я взглянул на человека рядом – высокого крупного мужчину с девятидневной щетиной, в измятой одежде, с изумленным и растерянным взглядом.

– Не волнуйтесь, сэр Айзек, – сказал я бодро, – через несколько часов будете дома!

Квойт слабо улыбнулся. Пожалуй, не улыбнулся бы вовсе, знай он, что официально объявлен погибшим и еще довольно долго ему предстоит оставаться «живым мертвецом».

Одна «Пума» оторвалась от нас и направилась на юго-восток, к центру Франции. Другая – на восток, в сторону Германии. Мы летели на север, к Ла-Маншу. Далеко на западе, посреди пролива, вдалеке от бдительных взоров французских пограничников, нас ожидал катер с мощным мотором, принадлежащий корабельной Службе специального назначения. Рано или поздно «Французский вертолетный транспорт» получит назад два из трех своих вертолетов. Один найдут брошенным в Германии, другой – в Центральной Франции. Судьба третьего останется неизвестной вплоть до дня, когда осушат Ла-Манш.

Под нами скользило французское побережье. Я взглянул на часы: без восьми минут двенадцать по английскому времени. В редакции «Франс-суар» сейчас надрывается телефон: если редактор новостного отдела уже снял трубку, неизвестный корреспондент, задыхаясь от волнения, рассказывает ему о том, как Израильский фронт свободы, новая организация, поставившая себе целью добиться свободного выезда евреев из СССР, угнала и взорвала советский пассажирский самолет. И это лишь первая успешная операция отважных борцов за права еврейского народа! Плохо придется Советскому Союзу, если Политбюро не поспешит выполнить их требования.

Не пройдет и суток, и весь мир прочтет об этом в газетах или услышит в новостях. Любопытно, сколько людей догадается, что Израильского фронта свободы нет и никогда не было? Что название это изобретено на совещании на пятом этаже неприметного дома по Карлтон-Хаус-террас, а роли евреев-фанатиков сыграли четырнадцать десантников из спецназа МИ-5 – и один чертовски усталый, голодный и невероятно вонючий шпион?

Было десятое ноября, и температура в Адамсвиле, штат Огайо, составляла минус два градуса по Цельсию. Отопление под полом работало на полную мощность; тихое бульканье горячей воды в трубах оставалось единственным звуком в кабинете Гарри Слэна.

Сам Слэн сидел у себя за столом. По дороге в офис он чертовски замерз и еще не отогрелся.

В окне, снизу покрытом ледяными узорами, виднелся тусклый красный шар солнца над заснеженной равниной – и грузовичок, что, отчаянно пыхтя и мигая фарами, поднимался по шоссе в гору.

На столе у Слэна лежала большая стопка писем. Он обожал разбирать почту – особенно любил письма, по конвертам которых трудно определить, от кого они и о чем. Вдруг какой-нибудь анонимный благотворитель пришлет ему однажды чек на миллион долларов? Маловероятно, конечно, но вдруг.