смертного селенит был непрочным кристаллом, состоящим из соли, который не мог ничего разрезать и легко ломался.

Но когда Ханна использовала его, она смогла разрезать угрожающий ей язык Лоухи надвое.

Крик Лоухи заставил меня улыбнуться.

И я всё ещё улыбался, когда мы оказались между Ханной и землёй, и я смог схватить её за руку и затащить на спину Сарви, после чего единорог взлетел вверх, а затем полетел прочь от болота.

Лоухи всё ещё кричала нам вслед. Мы сделали несколько победных кругов над её головой вместе с Ханной, которая надежно расположилась между мной и шеей единорога.

— Ты! — закричала на меня Лоухи, пока мы летали над ней кругами.

Кровь текла у неё изо рта, а то, что осталось от её языка, начало втягиваться назад, оставляя за собой грязные брызги.

— Да, я, — сказал я, приподняв маску и одарив её самодовольной улыбкой. — Давно не виделись, дьяволица.

Она снова закричала, точно загнанное животное, так как знала, что, если она что-то скажет, она будет похожа на идиотку.

— Я избавлю тебя от необходимости отвечать мне, — сказал я ей. — Это самое доброе, что я могу для тебя сделать, учитывая твои увечья. Ты собиралась сказать мне, что я труп, что дни моего царствования сочтены, что Ханна никогда не будет такой же хорошей богиней, как и ты, и что я буду жалеть о том дне, когда перешёл тебе дорогу. А я отвечу на это — что это ложь. Ты находишься в слабой позиции, дьяволица, именно поэтому ты думаешь, что твой сын Расмус поможет тебе, раз уж другие дети этого не сделали. Расмуса можно заставить, если ты уже этого не сделала, но ты останешься такой же слабой. В каком бы восстании ты ни наделась принять участие, тебе ничего не остается, как наблюдать на задворках за тем, как у древних богов не получилось воскреснуть. Ты очень желала бы им помочь, но глубоко внутри ты уже знаешь, что твой вклад в любом случае — бесполезен.

Лоухи закричала ещё громче. Она бросила цепь, к которой был привязан Расмус, на снег и, захлопав своими уродливыми крыльями, ринулась в нашу сторону, вытянув руки, ногти на которых превратились в когти. Я всегда забывал об этой особенности её анатомии; она попыталась оставить шрамы на моей спине, но безуспешно. Ей и раньше никогда не удавалось пометить меня.

Я хотел было попросить Сарви проткнуть её крыло рогом, но прежде, чем я успел это сделать, Ханна метнула нож из селенита в сторону Лоухи. Нож прошёл через тонкую мембрану её правого крыла, оставив в нём дыру, из-за чего Лоухи начала терять высоту и управление.

Мне не понравилось то, как сильно это меня впечатлило. И то, как сильно это меня завело. Я понял, что Ханна, вероятно, тоже это почувствовала по тому, как её попа прижалась ко мне.

Боже, эта женщина могла съесть меня живьём. Мне, вероятно, следовало покончить с ней прямо здесь. Сбросить её со спины Сарви и скормить своей бывшей. Я всё ещё был в ярости из-за того, что она бросила меня, но я уже начал сомневаться в том, что у меня хватит мужества по-настоящему наказать её и заставить страдать за то, что она сделала.

— Вот дерьмо, — сказала Ханна себе под нос. — Мне нравился этот нож.

— Я достану тебе новый, — сказал я ей. — Давай же, Сарви, полетели домой, пока она не регенерировалась.

Сарви кивнул и яростно захлопал крыльями, унося нас прочь от кричащей Лоухи, которая извивалась чёрным пятном на снегу.

— Разве она не собирается последовать за нами? — спросила Ханна, оглянувшись и пытаясь разглядеть Лоухи и Расмуса.

Я на мгновение встретился с ней глазами. Даже несмотря на то, что я был в маске, она видела меня насквозь, поэтому я налил вокруг своего сердца ещё больше цемента, чтобы оно не дало трещину. Я и забыл, какой она была красивой. Её глаза как у феи напоминали ворота в другой мир.

Я отвёл взгляд.

— У неё недостаточно для этого ресурсов, — сказал я ей резко, собравшись с силами и не позволяя себе почувствовать что-либо, даже её красоту. — Ни один единорог не станет ей подчиняться. Не так-то много существ могут сравниться с ними по скорости полёта. Конечно же, ходят слухи о летающих ящерах, которые живут на скалах Железных гор, но я их ещё не встречал. По крайней мере, больших.

— Но ты сказал, что она может регенерироваться.

— Лоухи может быть больше и не Богиня смерти, но она всё ещё богиня, благодаря своему отцу. Рангаиста это что-то типа вашего Сатаны, хотя он, вероятно, не является злом в его высшем проявлении. Он всего лишь один из демонов. Древний бог. И поскольку она его дочь, она тоже богиня. И она может жить вечно, пока её не убьют, а её очень сложно убить. Похоже, чем ты злее, тем от тебя сложнее избавиться. Тебе, должно быть, интересно, почему это так?

— Ты думаешь, что если ты добрый, то тебя обязательно убивают?

— Доброта тебе мало чем может помочь, не так ли, птичка? — спросил я её. — Посмотри на себя. На все эти самоотверженные жертвы, которые ты принесла, и вот ты опять здесь. Всё также не можешь от меня избавиться, тебя всё также принуждают к браку, которого ты не хочешь, ты всё также не можешь выбраться отсюда и снова увидеть своего отца.

Я услышал, как она сглотнула, и её тело напряглось. И только теперь я осознал, что она, должно быть, была сейчас в том самом платье, в котором должна была выйти за меня. Само собой, оно теперь было грязным и разорванным в клочья, а длинные волосы Ханны были в колтунах, и в них застряли мох и ветки.

— Мне много о чём надо с тобой поговорить, — тихо сказала она.

— А кто сказал, что я вообще хочу с тобой разговаривать? — поинтересовался я, наклонившись вперёд, и мои губы коснулись мочки её уха.

Она резко вдохнула, пытаясь скрыть свою дрожь от этого прикосновения, но я чувствовал всё, что делало её тело, и то, как отчаянно она пыталась закрыться от меня. Это была ещё одна моя особенность. Я мог чувствовать, когда кто-то был близок к смерти, но я также мог чувствовать, когда кто-то по-настоящему чувствовал себя живым. Я знал, что тело Ханны дозрело и было готово принять меня, хотя она об этом и не догадывалась.

— Я знаю, что ты злишься, — сказала она, помолчав, и