Итак, Корби начала свое восхождение на крышу башни — а это и вправду оказалась высокая башня. Очень, очень высокая башня…

Тогда как стены башни были построены из розоватого местного камня, все, что находилось внутри, — лестница, двери и полы — было сделано из дерева, которое за многие годы потемнело до черноты.

Ступеньки располагались внутри прямоугольной башни ломаной спиралью — каждый пролет из двенадцати ступенек, упираясь в стену, менял направление, уводя все выше и выше. Поднявшись на шесть пролетов, Корби уже запыхалась.

К двенадцатому ее начала нервировать зияющая под ней пустота. Единственным, что поддерживало Корби и заставляло ее двигаться дальше, был потолок — ее цель, которая становилась все ближе и ближе. Преодолев восемнадцать пролетов, Корби пролезла в отверстие в платформе, и внезапно… потолок стал для нее полом.

— Какой ужас, — застонала Корби. — А я-то думала, что уже пришла!

Но до этого было еще далеко. Пролеты уходили и уходили вверх. Время от времени Корби заглядывала в маленькие окошки, всякий раз отмечая, как уменьшаются внизу булыжники мостовой.

Всего в этой башне оказалось шесть платформ. Сто восемь пролетов. Одна тысяча двести девяносто шесть ступенек…

И наконец, хватая ртом воздух и сжимая путеводитель Хоффендинка в одной руке и банку из Столетней Бакалейной Лавки в другой, Корби ввалилась в огромную комнату.

Вся обстановка комнаты состояла из множества богато вышитых ковров и огромных пышных подушек. На самой большой из них сидел старичок в красной шапке с кисточкой на конце и с самой длинной и самой белой бородой, какую Корби до сих пор доводилось видеть.

— Приветствую тебя, юная гостья, — сказал старичок. — Это был долгий подъем, но, уверяю тебя, он того стоил. Я Константин Павел, мэр Доралакии. Добро пожаловать в мой дом-башню!

— Спасибо, — пропыхтела Корби, пытаясь унять дыхание. — Меня зовут… Корби… Флад.

— Пожалуйста, следуй за мной, Корби Флад, — широко улыбнулся ей мэр, вставая и ловко оборачивая вокруг руки свою бороду, чтобы на нее не наступить. Он прошел через комнату и резким движением распахнул двойную дверь, за которой обнаружилась крыша, еще более просторная, чем у Мамы Месаполики.

В одном из углов стояла гигантская подзорная труба, водруженная на вращающуюся платформу. В другом углу был круглый столик, покрытый белой скатертью и сервированный на двоих. Мэр сделал Корби знак располагаться на одной из двух больших подушек возле столика. Сев, Корби взглянула поверх невысокого парапета, идущего вдоль всей крыши, и у нее перехватило дыхание.

Под ними раскинулся маленький городок Доралакия. Его великолепные дома-башни золотились в лучах заходящего солнца. На севере виднелись холмы, за которыми тянулись возделываемые плоскогорья, с полями и фруктовыми садами, а еще дальше высились заснеженные горные вершины. С востока на запад вилось побережье, перемежая песчаные пляжи скалистыми обрывами. В море виднелись маленькие островки. Ну а к югу простиралось просто открытое море. Гладкое, как огромное бирюзовое зеркало, оно доходило до горизонта и исчезало за ним.

— Доралакия — красивый город, правда? — сказал Константин.

— О да, — ответила Корби. — Самый красивый из всех, что я видела.

— И все же, сказал Константин, — я вижу, что ты не очень рада оставаться здесь, в Доралакии.

— Не в этом дело, — произнесла Корби, почувствовав, что у нее из глаз вот-вот брызнут слезы. — Просто я попала сюда случайно. Я плыла со своей семьей на пароходе «Гармония», а потом я забралась в ящик в грузовом трюме и…

— Ты забралась в ящик? — переспросил мэр.

— Да, я там пряталась от клоунов.

— От клоунов? — переспросил мэр.

— Да, потому что они заточили в ящик какое-то существо, и оно пело печальную песню.

— Печальную песню? — Мэр качал головой и поглаживал свою белоснежную бороду. — Я не уверен, что хорошо тебя понимаю, Корби Флад.

— Ну, сейчас это не так уж и важно, — заторопилась Корби. — А что действительно важно, так это, что когда я проснулась, то была уже не на борту «Гармонии». Я была в Столетней Бакалейной Лавке, а «Гармония» была там, уплывала за горизонт с моими мамой и папой и сестрой и братьями… — Слезы уже вовсю текли у Корби из глаз, но ей было все равно. — И Мама Месаполики сказала, что «Гармония» не вернется еще целый год! — рыдала она. — И она сказала, что вы подскажете мне, что делать…

Константин Павел прекратил поглаживать свою бороду.

— Мама Месаполики не ошиблась. «Гармония» проходит мимо Доралакии один раз в год, но не останавливается здесь… с некоторых пор… — Его лицо омрачилось, и какое-то время мэр не произносил ни слова. — Сыновья Мамы Месаполики, Спиро и Нико, подплывают к кораблю на лодке, а капитан замедляет ход лишь настолько, чтобы дать им возможность выгрузить Мамины товары.

Он ласково улыбнулся, нагнулся вперед и похлопал Корби по руке:

— Похоже, что на этот раз Нико и Спиро выгрузили тебя вместе с Мамиными товарами. Но плакать не стоит. Константин Павел поможет тебе вернуться к твоим родителям, братьям и сестре…

— Правда? — проговорила Корби, вытирая глаза.

— Да, — сказал мэр. — Но сперва мне нужно узнать одну вещь.

— Какую? — спросила Корби.

— Почему ты одета пчелкой?

— Как я уже говорил мистеру Таймс-Ромэну, — мрачно произнес капитан Бельведер, — возвращение корабля совершенно исключается. Ему и его компаньонам придется подавать жалобу в главное управление по прибытии в Высокую Бухту.

— Это Артур виноват, — сказал лейтенант Жон-Жолион Сластворт-Хруст. — В конце концов, вряд ли это должно быть заботой первого помощника — проверять наклейки на ящиках в грузовом трюме.

— Все это крайне неприятно, — сказал капитан Бельведер, ударяя ладонями по штурвалу. — И именно тогда, когда «Гармония» в таком хорошем техническом состоянии. Вы только послушайте ее мотор. Звук совсем как у нового. Это переносит меня во времена ее первого круиза с Винки Бейдербеккером и королевой Ритой…

— Да-да, сэр, как я вам уже доложил, — раздраженно перебил капитана Жон-Жолион, — клоуны взяли спасательную шлюпку и уплыли на ней в ночь, всей своей компанией. Шляппенглоттеры разбудили меня сегодня утром, чтобы это рассказать. Ей-богу, не мог понять ни слова из того, что они говорили, так что им пришлось писать на этих своих смешных листочках. Похоже, они сильно обеспокоены…