– Ты не мог меня учуять, пока я этого не хотела, – примирительно говорит Эна. – Дело не в тебе, дело во мне. Ты что, правда думаешь, будто меня в принципе возможно обнаружить, когда я сама этого не хочу? Нелепое суеверие, выкинь из головы!

– Но в конце-то концов я тебя учуял, – возражает Стефан. – Просто не сразу. Знатно стормозил.

– Вот балда! – смеется Эна. – Не учуял, а просто услышал, как я тебя позвала. Надеюсь, не очень побеспокоила? Я бы с удовольствием позвонила по телефону, да номера в справочной не нашла.

И наконец появляется рядом – справа и чуть позади, как будто немного отстала от спутника, но теперь догнала.

– Выглядишь, как черт знает что, – восхищенно говорит Стефан.

– Знаю, – кивает Эна. – В таких случаях принято отвечать: «Спасибо, я старалась», но будем честны, я не старалась совсем. Что получилось, то получилось, можно было и хуже, но так тоже сойдет.

С этими словами она берет Стефана под руку, и это, конечно, роскошный подарок. Нет ничего слаще прикосновения бездны, которая довольна тобой, а Эна сейчас очень довольна. Натурально сияет. То есть она правда немного светится, даже человеческими глазами, наверное, было бы можно увидеть, если бы уже стемнело; к счастью, до наступления сумерек еще далеко.

– Ну и какого черта ты здесь забыла? – спрашивает Стефан, пока его гостья, нелепая рыжая тетка, поправляет съехавшие на нос очки и маленькими глотками пьет горячий яблочный сок с ромом, величайшее изобретение человечества, лучший сезонный напиток этого холодного сентября.

– Я не забыла, – серьезно отвечает Эна. – Наоборот, вспомнила. Как ты хвастался, что устроишь в этом городе, когда ему наконец дадут статус Граничного. Решила посмотреть, что из этого вышло. Не от какого-то особого недоверия лично к тебе. Тебе-то я как раз доверяю. Ты всегда нравился мне. Что мне не нравилось, так это идея присваивать статус Граничного этому городу и другим здешним городам; собственно, она вообще никому не нравилась. Ты знаешь почему.

Стефан недовольно морщится. Потому что, во-первых, сто раз об этом уже говорили. А во-вторых, он сам понимает, что, по большому счету, Эна права. Все что он сделал и продолжает – вопреки этому пониманию, назло даже не оппонентам, а понимающему их правоту себе. Потому что Стефана интересует исключительно невозможное. А возможное как-нибудь устроится и без него.

– Пока людьми, населяющими реальность, движут страх и стремление мучить друг друга, реальность неизбежно имеет статус, который на вашем местном языке называется «адом», – строго говорит Эна. – А в аду не должно быть ни открытых Проходов в иное, ни, тем более, граничных городов. Но оказалось, – на этом месте она улыбается всей своей рыжей теткой столь безмятежно и ослепительно, будто никакой тетки нет, а есть настоящая Эна, бушующая стихия, погибель и сама жизнь. – Оказалось, я ошибалась! – ликует она так, словно нет ничего в мире лучше, чем как следует ошибиться в важном вопросе и немедленно повторить. – Прими мои поздравления, здесь больше не ад, а значит, вас это правило не касается, – заключает Эна. – Всей остальной реальности – к сожалению, по-прежнему да, но твоего города – нет.

Стефан недоверчиво качает головой.

– Спасибо тебе, конечно. Но на мой взгляд, до «не касается» нам бы еще дожить. Люди есть люди. Им трудно меняться, хоть живьем на небо возьми. А у меня тут не небо. Поэтому страх в них, к сожалению, все еще есть. И желание мучить друг друга не то чтобы вот так сразу прошло…

– Да, естественно, есть, – нетерпеливо кивает Эна. – Глупо ждать, что они исчезнут в обозримое время. Люди есть люди, ты прав. Просто эти две скверные нежелательные мелодии больше не звучат громче всех в общем хоре. Радость звучит заметно громче. И возвышающая, выращивающая сердце тоска по чему-то неведомому. И некоторые другие мелодии, для которых я пока не подобрала точных названий. Но это неважно, главное, они мне понравились. Поэтому пусть и дальше звучат.

– Ты серьезно? – растерянно спрашивает Стефан. – Радость – громче всего остального? Уже? Вот прямо сейчас?

– Громче, громче, – улыбается Эна. – И не только она. Кто бы сказал, сама бы ни за что не поверила. Но я здесь уже почти сутки, много всего повидала, много услышала, и могу лично свидетельствовать: это так. Ты, оказывается, не хвастался, а знал, что делаешь. Надо же, какой молодец.

– Да ни хрена я тогда не знал, – честно говорит Стефан. Он сейчас пьян, как очень давно не был пьян – не от грога, конечно, от счастья. Ну и, чего уж, от близости очень довольной им бездны. Выпивка в подобных случаях обычно более-менее протрезвляет, возвращает на землю, но ее слишком мало. Да и крепость совсем не та.

– Ни хрена я тогда не знал, – повторяет Стефан. – Только чувствовал, как, по рассказам, музыканты изредка чувствуют в самом начале удачной импровизации: ну пошло дело, сейчас мы всем зададим!

– Но это и означает «знал», – пожимает плечами Эна. – Чувство, о котором ты говоришь, и есть настоящее знание. А что же еще?

– Так тебе у нас нравится? – спрашивает Стефан.

Он уже понял, что нравится. Но желает насладиться триумфом по полной программе, слышать это снова и снова, еще и еще. Но Эна отрицательно качает головой:

– Не нравится. Это неточное определение. Смысла не передает. Мне не «нравится», я в восторге. Никогда еще такого не видела.

– Да ладно тебе, – польщенно улыбается Стефан. – Во Вселенной много таких прекрасных миров, что, при всей любви к этому городу, сам понимаю: до них нам еще пахать и пахать…

– Ну, положим, до некоторых вам и пахать бесполезно, все равно не допашете, – отмахивается Эна. – Не обижайся, речь не о «хуже»-«лучше», а о «таком» и «ином». Я сейчас вообще не о том говорила. Не о красоте твоего фрагмента реальности. А о стремительности перемен. За сколько здешних лет это все случилось? Двадцать? Тридцать?

– Чуть больше двадцати.

– Это же меньше обычного срока человеческой жизни?

– Слава богу, гораздо меньше.

– Ну вот, и я о чем. Невероятно, фантастически быстро! – заключает Эна, поставив на стол опустевший стакан. И добавляет: – Очень вкусная штука. Такая счастливая, как будто ее специально настаивали на всех благих переменах. Хотя я понимаю, что не настаивали, здесь так не умеют. Короче, давай закажем еще.

«Ага, не умеют, как же, – думает Стефан. – Это ты просто у Тони пока не была. Не помню, делал ли он настойку именно на благих переменах, но на любви у него точно есть. И на радости. И на непролитых слезах. И на несбывшихся ожиданиях. И на горьком осеннем ветре. И на солнечном свете, и на звездных лучах».

Но Стефан совсем не уверен, что Эну следует приглашать к Тони. Во-первых, там и без нее материя слишком зыбкая, наваждение класса эль-восемнадцать, которому на этой планете, будем честны, не место, куда еще добавлять. А во-вторых, если Эна захочет, куда угодно без приглашения сама придет.

– Конечно, давай закажем, – говорит он вслух, но бокалы с горячим яблочным грогом приносят раньше, чем Стефан успевает сказать хоть слово. Эна честно старается играть по правилам, но она нетерпелива, как и положено бездне. Очень не любит ждать.