— Так, и что же он говорит?

Коротышка замялся.

— Говорит, — выпалил он, — что если вам приспичит покаяться в любом из ваших бесчисленных грехов, то в Нотр-Дам есть общественная исповедальня. — Голос его сорвался почти на писк. — Его слова, мадам! Не мои! О, Боже, смилуйся!

Стоило ей сделать решительный шаг в его сторону, как коротышка обхватил руками голову и бросился бежать что есть мочи, только каблуки застучали по ступенькам лестницы. Лола притопнула ногой и рявкнула ему вслед: «Проклятый ханжа-папист!», на что собрание подпевал из передней откликнулось дружным хором сочувственных реплик:

— Дерзкий иезуит!

— Невыносимое оскорбление!

— Какая наглость!

— Старый идиот! (это была лепта Штарнберга).

— Как невероятно заносчивы эти прелаты, — заявил стоявший рядом со мной дородный розовощекий мужчина.

— Я сам принадлежу к англиканской церкви, — говорю я.

Эти слова обратили на меня внимание всех присутствующих. Лола заметила меня, и гнев постепенно испарился из ее взора. Несколько секунд она разглядывала меня, потом улыбнулась.

— Гарри Флэшмен, — говорит она и протягивает мне руку — но на манер, как это делают монархи: ладонью вниз, указывая на пространство между нами. Я подхватил игру, вышел вперед и поднес ее руку к губам. Если ей взбрело в голову поиграть в Добрую Королеву Бесс, кто же против?

Она не спешила высвободить руку, глядя на меня со своей головокружительной улыбкой.

— Полагаю, ты стал даже еще привлекательнее, чем был, — говорит она.

— Могу сказать тоже самое о тебе, Розанна, — отвечаю я, галантный донельзя. — Но «привлекательнее» — слишком слабо сказано.

Уж поверьте, я вовсе не преувеличивал. Я уже говорил, что в момент нашей первой встречи она показалась мне самой красивой девушкой, которую мне приходилось встречать, не изменилось мое мнение и теперь. С тех пор ее фигура сделалась более пышной, и поскольку на ней была легкая сорочка из красного шелка, а под ней явно ничего более, я мог убедиться в этом без труда. Эффект ее приближения был головокружительным: волнующие голубые глаза, правильный рот и зубы, белоснежная шея и плечи, роскошные черные волосы — о да, она по праву занимала свое место в галерее короля Людвига! Но если она сделалась более зрелой со времен нашей последней встречи, то изменения коснулись не только внешности. В ней появились статность и царственность: и ранее при виде ее у вас перехватило бы дыхание — теперь это произошло бы не только из желания, но и из благоговения.

Я уже пожирал ее глазами, но тут вмешался Штарнберг.

— Розанна? Что это означать, Лола: ласковый кличка?

— Не ревнуй, Руди, — говорит она. — Капитан Флэшмен мой старый, очень близкий друг. Он познакомился со мной задолго до всего этого, — она взмахнула рукой вокруг себя. — Мы дружили еще в те времена, когда я была никому не известной бедной девушкой в Лондоне.

Она подхватила мою ладонь обеими руками, подтянула меня к себе и поцеловала, улыбаясь своей прежней дьявольской улыбкой. Ага, раз она именно так предпочитает припомнить старого знакомого, тем лучше.

— Послушайте все, — воззвала Лола, и в зале воцарилась мертвая тишина. — Риттмайстер Флэшмен — не просто самый сердечный мой друг среди всех англичан — а среди моих знакомых имеются, как вам известно, весьма высокородные особы — но и самый храбрый воин британской армии.

— Вы видите его награды, — она потянулась ко мне, чтобы прикоснуться к моим медалям, и при появлении рядом с моим лицом двух почти обнаженных, округлых грудей во мне колыхнулось нечто весьма приятное. Лола всегда гордилась своей грудью, и меня так и подмывало ее ущипнуть. [XXI*]

— Кому еще приходилось видеть молодого капитана с пятью медалями? — продолжала она, и по комнате прокатился шепот восхищения. — Так вот, имейте в виду: он достоин уважения не только потому, что является моим гостем. Во всей Германии не найдется солдата, имеющего такую высокую репутацию воителя за христианскую веру.

Мне хватило здравого смысла принять вид смущенный и снисходительный, ибо я знал, что так и должны вести себя самые знаменитые герои. За последние несколько лету меня накопился изрядный опыт таких спектаклей, и роль не составила для меня труда. Зато меня позабавило, что присутствующие, как и всегда, приняли все всерьез: мужчины подтянулись, дамы заахали.

Покончив с этой маленькой лекцией, Лола поочередно представила меня присутствующим: барон такой-то, графиня такая-то — и все расплывались передо мной в улыбках и расшаркивались как перед королем. Подозреваю, они все смертельно боялись ее, так как хотя она и была сама любезность, с шутками и смехом водя меня от группы к группе, под этой прекрасной наружностью скрывалась все та же grande dame,[18]и дьявольски могущественная. О, она их там здорово вышколила.

Только когда Лола отвела меня в сторонку, усадив на кушетку и угощая принесенным слугой токайским, — остальные при этом замерли в почтительном отдалении, — она позволила маске немного приоткрыться, и ирландский говорок снова прорезался в ее голосе.

— Ну дай же мне получше разглядеть тебя, — говорит она, откидываясь назад и рассматривая меня поверх бокала. — Симпатичные усы, Гарри, они тебе так идут. И эти беззаботные локоны: ах, ты все такой же милый мальчик.

— А ты по-прежнему самая красивая девчонка в целом свете, — отвечаю я, не желая уступить ей в любезности.

— Они об этом только и твердят, — кивает она. — Но мне приятно слышать это из твоих уст. Кроме того, когда тебе говорят об этом немцы — это не комплимент, зная тех жирных коров, с которыми тебя сравнивают.

— Ну, некоторые из них совсем ничего, — не подумав, брякаю я.

— Неужели? Да, за тобой нужен глаз да глаз, мой мальчик. Я видела, что баронесса Пехман готова была наброситься на тебя в тот же самый момент, когда ты был ей представлен.

— Это какая же?

— Так, так, уже лучше. Последняя из всех — вон та, с рыжими волосами.

— Жирная. Ни в какие ворота.

— О да, бедняжка. Но я слышала, некоторым мужчинам это нравится.

— Только не мне, Розанна.

— Розанна, — с улыбкой повторила она. — Как хорошо. Знаешь, никто теперь не зовет меня так. Это напоминает об Англии — ты даже не представляешь, как здорово снова слышать английскую речь. Особенно, когда разговор на такую тему как сейчас.

— Так зачем ты послала за мной — ради разговоров?

— В том числе и поэтому.

— В том числе? — говорю я, хватаясь за шанс перейти к делу. — Что это за крайне деликатное дело, о котором мне толковал твой управляющий?

— Ах, это, — она загадочно на меня посмотрела. — Это может немного подождать. Тебе следует знать, что со времени прибытия в Баварию у меня появился новый девиз: «Сперва удовольствия — потом дела». — От ее томного взгляда из-под густых черных ресниц у меня защемило в груди. — Ты же не будешь столь невежлив, чтобы торопить меня, Гарри?