Мой опыт передвижения подземным городским транспортом сводится к длинному перечню провалов. Я блистательно блуждал в недрах Лондона, Нью-Йорка, Парижа, потеряться мне не дольше, чем другому билет купить. Но марсельская схема подземки настолько проста, что в ней способен сориентироваться даже человек с топографическим кретинизмом. Через четверть часа мы уже вышли к югу от Старой гавани, Vieux Port, направляясь куда-то на ланч.

Давно прогулки по городам не доставляли мне такого удовольствия. Над современными постройками, как бы благословляя их, возносилась золотая базилика Нотр-Дам де ла Гард. Под нами море, в отдалении острова Фриуль, прекрасный вид, ласкающий воздух. Фигуры, распростертые на склонах и уступах между дорогой и морем, впитывают загар мягкого бабьего лета. Некто, кажется совершенно голый, если не считать резиновой шапочки на голове, плывет брассом, выделяясь светлым пятном на темно-голубом фоне воды. Больше похоже на июнь, чем на октябрь. Береговая линия изрезана чередой мелких бухточек, называемых anses. Названия некоторых носят зловещий оттенок. Анс-де-Мальдорме, к примеру, вызывает в воображении колонию страдающих бессонницей, неподалеку, подле Анс-де-ля-Фос-Моне, конечно же, обосновались фальшивомонетчики. Наша цель — бухта вполне почтенных и законопослушных изготовителей веревок, Анс-дез-Офф, где находится известный ресторан со звучным именем «Ше Фонфон». Там, сказали нам, можно пообедать рыбой, которая тебе подмигнет, настолько она свежа.

Спустившись с набережной Корниш к Анс-дез-Офф, мы как будто покинули город и оказались в крохотной рыбацкой деревушке. На берегу дремали вытащенные из воды лодки. Двое мальчишек гоняли мяч прямо на террасе ресторана, между столами и стульями. Какой-то оптимист, установив свой атташе-кейс возле ног, стоял с удочкой над отливающим радужной соляровой пленкой мелководьем. День в округе выдался постирушный, повсюду фасады украшали веревки, увешанные нижним бельем всех мыслимых цветов. Красное, зеленое, лиловое иногда перемежалось более трезвым персиковым. На юге почему-то предпочитают яркое разноцветие в отличие от северных белых и бледных пастельных. Неужели климат влияет и на выбор нижнего белья? Вряд ли такую вызывающую выставку встретишь в Манчестере или Скардейле.

После подштанниковой цветовой лихорадки интерьер «Ше Фонфон» кажется блеклым и непримечательным. Зал трезвый, без каких-либо бросающихся в глаза попыток стилизации. Посетители слишком заняты меню, чтобы обращать внимание на декор. Они здесь ради рыбы.

Если вы на юге Франции на одном дыхании заговорите о Марселе и рыбе, будьте осторожны. Рядом непременно окажется знаток bouillabaisse[60], и он — или она — не успокоится, пока не убедит вас в достоинствах и неоспоримом превосходстве предлагаемого им — или ею — рецепта над всеми остальными. Существует, правда, и официальная версия, определяющая составляющие, вывешенная при входе в каждый серьезный ресторан Марселя, «Шарт-де-ля-Буйабес». Но стоит удалиться на несколько миль по берегу, доехать до Тулона, и ваша марсельская грамота вызовет не больше почтения, чем продырявленный парковочный талон. Весь вопрос в картошке.

В Тулоне bouillabaisse не bouillabaisse, если в нем не плавают фрагменты картофельного клубня. В Марселе же картофель — табу, святотатство. Подобные же разночтения относятся к омару. Вынуть или оставить? Ответ зависит от того, где вы зададите вопрос. Как-нибудь решением проблемы займется комиссия по правам человека в Брюсселе, или редакторы гида «Мишлен», или министр внутренних дел в Париже — в конце концов, желудок ведь внутренний орган. До тех пор у нас сложилось впечатление о рецепте bouillabaisse примерно в следующем виде.

Прежде всего, рыба должна быть свежей и исключительно средиземноморской. Рестораны в Токио, Нью-Йорке и Лондоне, включающие в меню bouillabaisse, нагло обманывают посетителей. Морская живность может быть разной, но одна из рыбин непременно должна присутствовать: rascasse[61], существо с кошмарной физиономией, приготавливаемое и подаваемое вместе с головой не из желания вызвать у вас приступ паники, а для того, чтобы дать вам возможность насладиться плотью его щек, как говорят, особенно вкусной. В остальном rascasse рыба заурядная, но считается, что именно она придает особенный вкусовой оттенок своим собратьям по котлу при варке на медленном огне в бульоне, сдобренном шафраном и чесноком.

Бульон и его содержимое поступают на стол разделенными и подлежат поглощению, соответственно, с хлебными тостами и с rouille, острой ржавого цвета пастой, приготовленной из оливкового масла, жгучего перца и неимоверного количества чеснока. Мгновенно вы окунаетесь в сдобренное жгучими пряностями море. Более долгосрочные последствия сводятся к тому, что, встреться мы под вечер с уличным грабителем, одного прицельного выдоха хватило бы, чтобы он потерял сознание либо пустился наутек.

Грабителей мы пустились искать в Ле-Панье, старейший квартал Марселя. Значительную его часть, вмещавшую около двадцати тысяч народу, взорвали германские оккупационные власти во время Второй мировой войны, когда они поняли, что там обосновались еврейские беженцы и члены движения Сопротивления. То, что осталось, представляет собой путаницу узких, кривых и крутых улочек, вымощенных весьма безалаберно, часто переходящих в лестницы. Дома в живописно запущенном состоянии, автомобилей почти нет, мы заметили лишь два. Один из них выползал из бокового проезда. Водитель, убедившись, что далее пути нет, не в состоянии свернуть ни вправо, ни влево, вынужден был пятиться задним ходом. Второй автомобиль остался в памяти в высшей степени оригинальным выбором места парковки.

Мы проходили мимо дома с фасадом лишь в одну комнату и заглянули в распахнутую дверь. За дверью совершенно непримечательная комната с ковром, столом, стульями. Трое членов семьи сидели на диване, уставившись в телевизор. Но половину комнаты занимал ухоженный «ситроен», не из самых больших, но на фоне комнаты внушительный. Как он туда вполз, как он там устроился, ничего не поломав, осталось для меня загадкой. Не получил я ответа и на вопрос, покидает ли он когда-либо свое жилище. Возможно, его втащили в дом, чтобы обезопасить от злоумышленников. Район ведь, как нам говорили, неспокойный. Но снова отмечу, что мы так и не заметили оснований для проявления повышенной осторожности. Дети и старухи передвигались по улицам без всякого страха, никто не жался к стенам и не оглядывался по сторонам, опасаясь за жизнь. Тут и там распахнутые двери и окна, кое-где крохотные ресторанчики и épiceries[62]. Картина скорее чарующая, нежели угрожающая. Единственную опасность мог представлять отклонившийся от заданной траектории футбольный мяч.

Пройдя всю рю дю Пти-Пюи, мы вышли к одной из старинных марсельских достопримечательностей, бледно-розовой громаде «Вьей Шарите». Выстроенная на стыке семнадцатого и восемнадцатого веков по проекту Пьера Пюже богадельня когда-то служила приютом марсельским бездомным, настолько удрученным своими житейскими проблемами, что вряд ли у них обнаруживалось желание восторгаться архитектурными изысками именитого зодчего: прямоугольник размером примерно в сто на пятьдесят ярдов окружает трехъярусная аркада; эффектную капеллу венчает яйцевидный купол.