Ну всех и освободили — и «германских шпионов», и «японских»… Из вышесказанного следует один-единственный вывод: арестованные и осужденные сотрудники были абсолютно невиновны. Ведь никакая война, никакая, пусть даже самая острая, необходимость не заставили бы руководство возвращать на службу заведомого предателя — в любом случае вреда от него оказалось бы гораздо больше, нежели пользы.

К сожалению, нам сейчас невозможно ни узнать, ни понять того, как относились Виктор Лягин, Виталий Павлов, Елисей Синицын и прочие слушатели ЦШ НКВД к тому, что их преподаватели и наставники объявлялись вдруг «иностранными шпионами» и «врагами народа». И что в этой связи они думали о своих собственных перспективах? Ведь если те же Павлов и Синицын и писали об этом в своих мемуарах — то, разумеется, уже десятилетия спустя, будучи «умудренными» решениями XX съезда КПСС, то есть уже с совершенно иных позиций, да и с иным уровнем понимания событий. А что было тогда, в 1938-м? Сказать очень сложно…

Ну да ладно, раз говорить нечего, то мы сейчас лучше обратимся к личности одного из соучеников Виктора Лягина по Центральной школе — Павла Фитина, имя которого уже знакомо нашим читателям. Вот каким увидел его Виталий Павлов:

«Когда начались занятия в Центральной школе НКВД, автор познакомился с оказавшимся с ним в одной учебной группе Павлом Михайловичем Фитиным, который уже через год стал новым руководителем 5-го отдела НКГБ — НКВД, то есть внешней разведки… Мы видели в П. М. Фитине только более старшего, по сравнению с большинством слушателей, соклассника, да к тому же уже члена партии — среди нас, комсомольцев».

Если для 24-летнего Павлова Фитин был старшим товарищем (известно, что в юном возрасте каждый год имеет немалое значение), то с Лягиным они фактически были ровесники — всего-то год разницы, да и Виктору уже почти тридцать. Оба уже получили высшее образование, имели стаж работы, являлись активными общественниками. Немало сходного было и в их характерах: ярко выраженные лидерские качества, бездна обаяния, обширная эрудиция, оба — увлеченные спортсмены… Можно добавить и, скажем так, несколько повышенный интерес к противоположному полу, вызывавший ответную положительную реакцию. («Может, и это их сблизило?» — задумчиво предположил в разговоре с нами внук одного из героев, тогда как внук другого оказался с ним полностью согласен. Что же делать? Как говорят в народе, «быль молодцу не в укор».)

В общем, известно, что Фитин и Лягин дружили — притом что Павел довольно скоро стал для Виктора практически главным начальником, дружба их сохранилась на все оставшиеся годы…

Однако продолжим рассказ про Павла Фитина.

Если коротко, то он родился в селе Ожогине, в Зауралье, в конце декабря 1907 года; сызмала участвовал в пионерской и комсомольской работе; в 1932 году окончил Тимирязевскую сельскохозяйственную академию — она тогда называлась Институтом механизации и электрификации сельского хозяйства, где получил специальность инженера-конструктора по сельскохозяйственным машинам… Ну, тут они с Лягиным вообще, можно сказать, коллеги. Вот только по распределению Фитин почему-то попал не в колхоз или совхоз инженером, а в Сельхозгиз — Государственное издательство сельскохозяйственной литературы, — где успел дорасти до заместителя главного редактора. В этот период он был призван в армию — в течение года проходил курсы по подготовке «средних командиров» (по-современному — младших офицеров) при танковой бригаде. Ну а потом его, как и Лягина, в 1938 году пригласили в НКВД и направили на учебу в Центральную школу…

И еще — несколько строк из воспоминаний генерала Павлова:

«От того же времени в памяти сохранился образ Павла Михайловича как серьезного, всегда взвешенно отвечавшего на вопросы преподавателей, но простого в общении с ними, уважительного к более молодым сокурсникам, общительного и активно участвовавшего во всех наших спортивных и иных затеях… Автору довелось близко узнать П. М. Фитина не только в служебной обстановке, но и общаясь с ним на различных общественных мероприятиях, в том числе и в спортивных состязаниях, от которых Павел Михайлович никогда не отказывался».

О том же, что с Фитиным было дальше, мы далее — и уже довольно скоро — будем рассказывать подробно.

* * *

Всё в том же 1938 году Виктор Лягин, по окончании Центральной школы, получил назначение в 5-й отдел Главного управления ГУГБ НКВД СССР — то есть во внешнюю разведку.

Для любознательного читателя можно уточнить, что изначально — с 20 декабря 1920 года, то есть со дня своего основания, — разведка именовалась Иностранным отделом (ИНО). Менялась только ведомственная принадлежность ИНО, что происходило в связи с многочисленными, как мы помним, переименованиями самого ведомства. До февраля 1922 года это был Иностранный отдел ВЧК при СНК РСФСР; затем, почти два года, — ИНО Государственного политического управления при НКВД РСФСР; с конца 1923-го, до середины лета 1934 года — ИНО ОГПУ при СНК СССР; затем, до самого конца 1936 года, отдел входил в состав Главного управления государственной безопасности (ГУГБ) НКВД СССР. Потом уже, на протяжении полутора лет, разведка носила безликое наименование «7-й отдел ГУГБ НКВД СССР», а все лето и сентябрь 1938 года именовалась 5-м отделом Первого управления опять-таки НКВД СССР. В конце концов, как раз к приходу Виктора Лягина, бывший ИНО стал именоваться 5-м отделом ГУГБ НКВД СССР — это название он будет носить почти до самой Великой Отечественной войны.

Итак, где-то в конце 1938 года наступил тот торжественный день, когда Лягин и его товарищи, получившие назначение в разведку, пришли в известное здание на площади Дзержинского, некогда именовавшейся Лубянской площадью. Было всё примерно так:

«Мы впервые оказались в главном здании, где размещался центральный аппарат. Не скрою, мы испытывали внутренний трепет, когда входили в тяжелые двери с большими, надраенными до ослепительного блеска медными ручками, и поднимались по широкой лестнице на четвертый этаж».

Но это, так сказать, парадный фасад — о черновой стороне работы этой службы и конкретно героя нашей книги мы расскажем дальше…

Главное отличие разведки от всех остальных областей человеческой деятельности — работы на производстве или в сельском хозяйстве, в сфере образования или в политике, занятий наукой или искусством и пр. — заключается в том, что здесь, в разведке, самым тщательным образом скрывают свои успехи и достижения, даже самые блистательные или сенсационные. И ведь что интересно? Допустим, ученый открыл какую-то звезду, находящуюся на расстоянии миллионов световых лет от Земли, и об этом тут же оповещается все человечество, хотя этому самому человечеству (за исключением нескольких индивидуумов) от того ни холодно ни жарко; колхозники такого-то колхоза собрали, как это у нас любили писать, «невиданный урожай» — и о том через центральные газеты оповещается вся страна, хотя кто скажет, сколько тысяч человек попробуют хлеб именно из этого зерна? А вот, предположим, какой-то сотрудник разведки путем неимоверных усилий и титанической работы узнает о тщательно скрываемых «коварных планах» некой агрессивной державы, и в результате планы эти вдруг становятся достоянием «широкой общественности». Дипломаты выступают с резкими заявлениями с трибуны ООН, эта самая «общественность» негодует, и в результате мир останавливается в нескольких шагах от очередной войны, которая привела бы к весьма негативным последствиям. Но всё это как бы произошло само собой, и только в совершенно секретных документах, которые затем навсегда лягут на полку какого-то намертво закрытого архива, будет сказано о том, как конкретные сотрудники спецслужбы при содействии своих помощников смогли узнать и предотвратить… Если иной читатель спросит, почему так произойдет, — ответим, что делается это хотя бы для того, чтобы никто и никогда не узнал имен тех самых тайных помощников разведки.