Раз в неделю, ближе к вечеру, к конторе подъезжал здоровенный джип с черными стеклами, из него появлялся брюнет, неспешный, с туго зачесанными назад волосами. Он закуривал тонкую сигару, по-хозяйски оглядывал крутящееся, звенящее, визжащее карусельное хозяйство и, не снимая темных очков, входил в контору.

В ту пятницу он, как обычно, появился около восьми.

– Саламанка! – сообщила Сюзи на ухо Белке.

– Хозяин?

– Ты про картель слыхала, про «Лос-Ластрохос»? – зловещим шепотом спросила напарница.

– Это кокаином который торгует? Ну так это в Колумбии же? Или в Мексике?

– Ага, в Мексике… – Сюзи презрительно поглядела на Белку. – Все эти убийства – вон, вчера еще одного нашли за кладбищем, – ты что ж, думаешь, случайно? Они старых дилеров мочат, скоро весь город под себя подгребут.

– Откуда ты все это… – Белка недоверчиво прищурилась.

– У меня один… в общем, пацан, он в полиции работает. Не легавый, он там в ай-ти, компы им чинит, и все такое. Так он говорит, что полиция всего штата на ушах стоит, и все такое.

– Ну так что же они его не арестуют? Этого… как его?

– Саламанку, – подсказала Сюзи. – Так он легавым отстегивает. Коррупция! Картель всех, кого надо, подмазал. Всех! Чуть ли не до Вашингтона.

– Джорджа Вашингтона? Так ведь он умер. – Белка не была уверена, что Сюзи располагает этой информацией.

– Дура! Города Вашингтона, столицы США. Ну там, где все эти козлы сидят в Капитолии и Белом доме.

– Даю слово защите. – Судья Эйб Посторус посмотрел на часы. – Пятнадцать минут.

Адвокат вылез из-за стола, нечаянно спихнул бумаги на пол, нагнулся, подобрал. Начал говорить, сбивчиво и тихо, повернувшись спиной к залу. Белка, сидевшая в трех шагах, половины не могла разобрать.

– Громче! – кто-то попросил из зала.

– Тихо! – Судья стукнул деревянным молотком. – А вы – погромче.

Адвокат послушно закивал, вытер розовое лицо платком. Белке стало жаль его – неразумного пупса, гуттаперчевого голыша, глупого и неуклюжего, с короткими, беспомощными руками. Господи, воля Твоя, ну зачем же он выбрал эту профессию? Сидел бы себе в какой-нибудь норе, перекладывал бы бумажки из правой стопки в левую или проверял себе билеты при входе в киношку; или вот еще замечательное место – мойка машин, – да мало ли подходящих профессий для гуттаперчевых пупсов?

Адвокат бубнил, потел. Вздыхая, вытирал лицо платком и снова бубнил. Судья сидел, смиренно сложив ладони и прикрыв глаза – то ли дремал, то ли слушал. Из зала волнами долетал тихий шум: скрип стульев, шепоток, кто-то настырно шелестел фантиками.

Белка тоже закрыла глаза, ее начало знобить. Ей показалось, что в зале становится все холоднее и холоднее.

А ведь они даже на смерть по-человечески отправить не могут! Эх вы, люди! Белка неожиданно поняла, что сама отделила себя от всех остальных. Не только от сонного судьи, прокурора-ястреба, этого недотепы адвоката, но и от зевак в зале, прохожих на улице, от всего остального человечества. От их радостей и невзгод, мелких интересов и тщеславных устремлений – денег, успеха, славы. У нее внутри – там, где душа, было пусто, там не осталось ничего – ни страха умереть, ни желания жить. Пустота, скучная черная дыра.

Белка тихо застонала – Господи, ну скорей, скорей бы уж!

Адвокат запнулся, обернулся с кроличьим лицом. Потеряв нить речи, подошел к столу, начал перебирать бумаги. Белка видела его пухлые розовые пальцы с круглыми детскими ногтями. Манжеты рубахи были несвежими, мокрыми от пота. У Белки вдруг возникло непреодолимое желание потрогать его руку – такой она была сдобной и розовой, наверняка теплой и влажной. Белка медленно подалась вперед и вдруг вцепилась в его кисть. Рука оказалась почти горячей.

Адвокат, взвизгнув по-бабьи, отпрыгнул, пряча руку за спину.

Белка одним широким жестом смахнула все бумаги со стола, листы весело вспорхнули, разлетелись по полу. Белка выпрямилась, повернулась в застывший зал.

Она ожидала увидеть ненависть, злорадство, любопытство – на лицах был испуг. Страх! Они боялись ее! Боялись восемнадцатилетней девчонки в тюремном комбинезоне и наручниках, отчаявшейся до предела, до точки. Поставившей крест на себе.

– Ну что же вы, люди… – крикнула Белка. – Как же так? Что с вами… ну что с вами происходит?

Голос ее сорвался, в горле застрял ком. Белка подняла скованные руки, кулаками вытерла слезы. Стараясь не разреветься, она переводила свой взгляд с лица на лицо – испуг, испуг. Она подумала, что такое лицо бывает у человека, наткнувшегося в лесу на гадюку.

– Немедленно сядьте! – Судья уже несколько секунд долбил молотком. – Подсудимая! Не усугубляйте вашего положения!

Белка повернулась, посмотрела на судью. Медленно села.

– Перерыв до четырех… – Судья взглянул на часы. – До четырех тридцати.

Когда Белку привели после перерыва, солнце уже успело закатиться. Зал помрачнел, потолок будто стал ниже. Белка поежилась, зажала ледяные ладони между колен. Уставилась на пустое судейское кресло. От стен, обитых дубом, пахло сырой мастикой. Прошмыгнула на свое место стенографистка, секретарь, отогнув указательным пальцем манжет, с важной медлительностью привстал, выпрямился и выпятил грудь, как птица перед полетом.

– Встать! – торжественно провозгласил он. – Слушается приговор по делу «Штат Аризона против Софии Белкин»!

Белка удивилась, услышав свое имя. Она снова поежилась – что ж так холодно! Ее бил озноб, она стиснула зубы, чтобы они не стучали. Дальнейшее в ее сознании происходило с каким-то сдвигом, словно она выпала из этой реальности и наблюдала за происходящим из другого мира с иным течением времени, иными оптическими законами. Изображение не совпадало со звуком – звуки то запаздывали, растягиваясь в утробное мычание, то комкались в несуразную скороговорку.

Из боковой двери выплыл судья – батистовая черная мантия, бледное лицо. Белка быстро опустила глаза, как в детстве с той Бабой Ягой: если не смотреть на нее, то и она тебя не заметит. Главное – заставить себя не смотреть. Не так просто, как кажется. Совсем не так просто.

В ушах стоял шум, низкий тяжелый рокот, как от мощной подземной турбины. Белке даже показалось, что она ощущает тугую вибрацию подошвами своих ботинок. Судья опустился в кресло, начал говорить. Белка зажмурилась, пытаясь разобрать слова. Откуда-то появилось эхо, гласные звуки потянулись, поплыли, как томные песни китов, она уловила лишь одно слово – милосердие. Милосердие? Белка замотала головой – откуда вам знать, что это такое?

Потом судья сказал «механизм правосудия работает безотказно», и Белка догадалась, что подземный рокот, наверное, и есть работа того самого механизма. Что ради нее включили эту мощную махину – «машину правосудия», – загудел мотор, закрутились шестеренки, забегали-засновали шатуны и поршни.