Когда судьи на ареопаге зачитывали приговор Мильтиаду, тот уже лежал при смерти. Несчастный полководец должен был оплатить из своего кармана расходы на паросскую экспедицию: пятьдесят талантов, что равнялось тремстам тысячам драхм. На следующий день Мильтиад умер.

Когда Главк устраивал в ателье один из своих знаменитых праздников, поучаствовать в нем изъявили желание самые именитые жители Эллады. К нему съезжались гости с далеких островов и даже из-за морей: поэты, философы, ученые, музыканты, политики, ораторы, спортсмены, прорицатели и просто красивые женщины. Эпикл из Гермиона, трогая струны своей цитры, распевал стихи Гомера и кланялся под бурные аплодисменты. Симонид, вдохновенный поэт с острова Кеос, исполнял веселые, исполненные иронии стихи о битве под Марафоном, и никто не находил ничего плохого в том, что кто-либо из гостей время от времени подбрасывал Симониду драхму-другую. Все знали о его навязчивом страхе, что он не сможет выжить, полагаясь на свое искусство. И этот страх, который на самом деле давно превратился в самую обыкновенную жадность, стал притчей во языцех. Пьяный Анакреон, уроженец ионийского Теоса, декламировал сальные стишки о любви, рассчитанные в основном на маленьких девочек. Его лысая голова и плохие зубы производили не очень приятное впечатление, но две дешевые проститутки, сопровождавшие его, не обращали на это внимания.

Где бы ни появлялся друг Фемистокла Фриних, он всегда оказывался в центре внимания. Афиняне бурно обсуждали его творческий опыт и считали дерзостью тот факт, что поэт, а также его учитель Феспис разъезжали по стране с двумя мимами. Его драма «Падение Милета» вызвала настоящий скандал, потому что Фриних ввел в нее женские роли. Поговаривали, что Эсхил из Элевсина, брат которого Кинегир трагически погиб под Марафоном, тоже готовил драму о войне против персов. Большого успеха он до этого никогда не имел, хотя уже несколько раз участвовал в конкурсах трагиков во время Великих Дионисий.[40]

Главк, облаченный в длинный пурпурный хитон, лавировал среди своих сиятельных гостей, хлопал в ладоши, приказывая рабам разносить воду и вино, предлагал фрукты, горой возвышающиеся на огромных блюдах, и знакомил гостей друг с другом. Подобные торжества, на которых встречались знатные представители общества, назывались в Греции симпозионами. Перед началом праздника организатор объявлял, в каком соотношении следует смешивать вино с водой. Только варвары пили чистое вино! Главк предложил пить в соотношении пять к двум, большими чашами. Это означало пять частей воды и две части вина. Если пили один к одному, что считалось верхом дозволенного, то использовались небольшие сосуды.

На кушетке в дальнем углу просторного ателье, среди бронзовых скульптур и глиняных моделей, расположился почтенный старец с роскошной седой бородой. Его сразу же окружила толпа молодых людей, которые стали досаждать ему вопросами. Это был Гераклит из Эфеса,[41]которому афиняне дали прозвище Темный, потому что не понимали почти ничего из того, что он говорил. Он утверждал, что огонь является началом всех вещей, а из огня появились вода, земля и воздух — именно в такой последовательности.

— Так, значит, все красивые мальчики и прекрасные женщины тоже появились из огня? — весело спросил Главк.

— Ну конечно! — ответил философ. — Только нужно проследить за развитием, обратившись в прошлое. А если тебе кажется, что человек и огонь находятся в противоречии, то смею тебя заверить, что все происходит в результате противоречий. Даже противоречие противоречия, гармония, находится в противоречии с самой собой.

Слушатели следили за их беседой, не произнося ни слова, и Гераклит почувствовал, что ему следует пояснить свою мысль.

— Поверьте мне, — авторитетно заявил мудрец. — Не стоит сильно полагаться на ваши органы чувств. Возьмите вон ту статуэтку. — Он указал на скульптуру присевшей на корточки Афродиты, которая до сих пор оставалась незамеченной. — За пятьдесят пять лет своей жизни я не видел более совершенного изображения женщины. — Польщенный Главк склонил голову. Остальные гости тоже обратили внимание на сверкающую фигурку.

— Подарок Фемистокла дельфийскому оракулу, — пояснил Главк, указывая на полководца.

— Как вы думаете, почему эта Афродита так прелестна? Все кроется в противоречии. С одной стороны, это женщина, а с другой — ребенок. В ее образе чувственно-страстное начало сочетается с по-детски наивной чистотой. Гармония возникает не из одинаковых элементов, а из противоположных. Как, например, гармония в музыке обеспечивается не одинаковыми тонами, а различными.

Объяснение Гераклита привлекало к статуэтке все больше внимания. Гости сгрудились вокруг отливающей зеленоватым светом фигуры, с любопытством и восхищением рассматривая обнаженную красоту, и испытывали желание прикоснуться к ней. Анакреон, который даже в подпитии не терял статуса знаменитого поэта, тут же начал сочинять оду волшебному произведению искусства:

— О, если бы ты мог, блестящий металл, чувствовать, как нежно касаются тебя мои руки…

Подошел Фемистокл и опустился на колено, чтобы получше рассмотреть произведение Главка.

— Ну, как тебе нравится Афродита? — спросил ваятель.

Полководец, казалось, впитывал в себя каждую линию и черточку бронзовой женской фигуры. Его взгляд скользил по распущенным волосам, стройной шее и нежной груди, тонкой талии и ногам, слегка согнутым в коленях.

— Счастливы музы, — ответил Фемистокл, — которые наделили тебя таким талантом к искусству. Ты пробуждаешь холодный металл к божественной жизни. Это шедевр.

Главк был искренне тронут этой восторженной оценкой и скромно сказал:

— И все-таки это лишь жалкая попытка отобразить действительность. Ей никогда не сравниться с природой.

— Значит, у этой скульптуры есть живой образец? — Фемистокл в ожидании смотрел на художника.

— Конечно, — ответил Главк. — Лучший образец — действительность. Мне не пришлось долго ее искать. Как только я увидел ее, тут же понял, что это Афродита, выходящая из морской пены.

Едва Главк сказал о своей удачной находке, как присутствующие стали приставать к нему с просьбой назвать имя красавицы и сообщить, где ее можно найти. Некоторые уточняли, афинянка ли она и есть ли мужчина, пользующийся ее расположением.

Тут Главк весело рассмеялся и воскликнул:

— Она здесь, среди нас! Где ваши глаза, ротозеи?

Теперь все уставились на Главка, будто услышали от него что-то невероятное, непостижимое. Никто не решался оглянуться и посмотреть, не стоит ли прекрасный образец рядом с ним.