С момента моего воскрешения это было чувство, наиболее близкое к истинной страсти.

Морган принял меня таким, каким я был. Он отличался изумительным интеллектом и оказался очень восприимчивым учеником. По Европе мы ездили под видом дяди и племянника. Он рвался к преобразованию, но я не торопился, пока не убедился, что он достаточно закален и выдержит изменение. Когда ему исполнилось тридцать, я переделал его по образу своему.

Моя вера в его врожденное превосходство оправдалась. Всего за десять лет после воскрешения Морган миновал стадию грубого вурдалака. Я им гордился! Два столетия он был моим неразлучным спутником. Будучи его Мастером-творцом, я никогда не злоупотреблял своим положением. Ему я давал куда больше свободы, чем случайным отпрыскам до или после того. И в конце концов я дорого заплатил за это.

Морган обернулся против меня. Я недооценил силу его воли. И его вероломства. Он был близок к тому, чтобы убить меня, как и вы. – Панглосс распахнул халат и показал длинный неровный шрам в середине груди. Несмотря на то, что ране должно было быть не менее десяти лет, она выглядела свежей. – От вашего серебряного клинка я чуть не погиб. И даже сейчас еще больно.

– Вы что, ожидаете от меня раскаяния?

– Я знаю достаточно, чтобы не ожидать жалости от вас или от кого-либо из нашей породы.

– Так зачем вы мне это все рассказываете?

Улыбка Панглосса стала горькой.

– Если любишь кого-то так, как я любил Моргана, и это чувство становится жертвой предательства... Видите ли, дорогая, я ненавижу его не меньше вас. И по куда более серьезным причинам. В моих интересах, чтобы план Моргана был сорван.

– План?

Вампир засмеялся, восхищенно покачивая головой.

– У этого дурака амбиции не знают предела – это еще мягко сказано. Он мечтает революционизировать общество Притворщиков, хотя я не знаю, как он собирается это сделать. Что-то насчет создания армии вампиров, иммунных к серебру.

– Что-нибудь еще вам известно?

– Он слишком хорошо заметает следы. Пять лет ушло у меня на то, чтобы проследить его до этого города.

– Досюда? Он здесь? В Сан-Франциско? – В груди у Сони стеснился ком. Так долго она вела охоту, по всему миру гоняясь за вампиром, который превратил ее во что-то нечеловеческое. И теперь, через двадцать лет, услышать, что он в том же городе...

– Он действует под глубоким прикрытием. И уже больше десяти лет. Я не знаю ни имени, ни лица, которое он сейчас носит, но я нашел имя того, кто это знает. Это Рассел Говард, человек, агент по недвижимости. Он знает, кто такой Морган и что он собой представляет. Я бы предложил вам начать расследование с него.

– А почему я? Зачем вы это мне рассказываете? Если то, что планирует Морган, нарушит природу вещей в Реальном Мире, почему другие Нобли из вампиров не заинтересуются?

Панглосс скривился, будто глотнул прокисшей крови.

– Правящий класс, то есть Нобли, входящие в так называемое Слияние, убеждены, что все его планы – бред и что он сошел с ума. Иногда это бывает – старческое слабоумие у вампиров. Но они не знают Моргана так, как знаю его я. Они слишком увлечены собственными вендеттами и демонстрацией зверств. Я понимаю отвращение Моргана к их узколобости, но то, что он предлагает... это слишком опасно. И для людей, и для Реального Мира! И требуется свободный агент вроде вас. Никто не назовет вас ортодоксом, но и умения вашего никто отрицать не может. А что будет лучшим оружием против Моргана, чем его собственное создание?

– Лесть ничего вам не даст, Herr Doktor. Я все равно не понимаю, почему вы не вмешались, раз планы Моргана так опасны для вашего здоровья. Разве что вы его боитесь?

Улыбка вампира задрожала.

– Я знаю, что вы боитесь Моргана, как боитесь меня. Вы испугались меня в тот самый момент, когда впервые увидели. Почему, Herr Панглосс? – Соня сняла зеркальные очки. – Что вы увидели такое, когда посмотрели на меня?

В красных, как вино, глазах вампира отразилось отвращение, но он не отвел взгляда.

– Я не знаю. И пугает меня именно это.

Шофер Панглосса подвез их к отелю в паре кварталов от знаменитых драконовых ворот Чайнатауна. В отеле в основном останавливались студенты и бизнесмены из юго-восточной Азии, поскольку здесь было недорого и чисто. Когда Соня и Палмер выходили из машины, к ним заковылял бродяга, жестикулируя и что-то неразборчиво бормоча.

Старик, одетый в несколько слоев лохмотьев, с ногами, обернутыми в газеты, как оборачивают дохлую рыбу, ничем не отличался от других бродяг. От него разило мочой и дешевым вином, и Палмеру он напомнил что-то среднее между дядей Вилли и уличным нищим. Но Соню явно поразил этот старик, и она быстро проскочила мимо него в вестибюль. Обеспокоенный этим непривычным проявлением страха, Палмер обернулся на оборванца, который ушел к той же подворотне, откуда вылез. В рассеянном свете уличных фонарей казалось, что глаза старика блестят золотом.

Когда Палмер подошел к конторке портье в вестибюле, Соня уже взяла себя в руки. Ночной клерк – пожилой китайский джентльмен, двигавшийся с грацией тай-чи, не очень удивился их необычному внешнему виду. Сан-Франциско есть Сан-Франциско.

Соня попросила две смежные комнаты с общей дверью и получила их. Палмер предпочел бы на разных этажах, но промолчал.

Засунув чемодан в узкий шкаф за дверью, он услышал легкий стук в общую дверь. Он подошел и приоткрыл:

– В чем дело?

– Надо поговорить.

Палмер глянул на часы. Было около четырех утра, и вот тебе пожалуйста – поговорить ей надо. Когда-то Палмер считал себя совой, но теперь понял, что до наивности переоценивал свою ночную выносливость.

– Об этом самом Моргане?

– Да, и о том, что рассказал мне Панглосс.

Палмер хмыкнул.

– О'кей, но сначала я должен помыться. А то сам себя чувствую кучей грязного белья.

– Что ж, разумно.

– А у меня всегда голова была острая. Потому-то мамочка и заставляла меня носить шляпу.

Соня засмеялась, и Палмеру понравился звук ее голоса. Это его обеспокоило.

Через двадцать минут, высушив ежик волос полотенцем и нацепив чистые джинсы и просторный свитер, Палмер постучал в общую дверь.

– Соня?

Ответа не было.

Он постучал сильнее, и дверь открылась на петлях.

– Соня?

Палмер перешагнул порог, щурясь в темноту. Насколько можно было судить, комната Сони была копией его комнаты, только зеркальной. Не успев привыкнуть к темноте, Палмер ушиб бедро о комод напротив двуспальной кровати. Выругавшись себе под нос, он поднял глаза, ожидая увидеть собственную гримасу в зеркале. Но увидел только одеяло. Поднял руку и потрогал ткань, натянутую на стоящее зеркало.