У него был очаровательный голос, который весело выговаривал каждый слог, будто впервые открывая для себя, что из них образуются слова, и как бы удивляясь тому, что все они имеют одно значение, хотя вполне могли бы иметь сотню иных.

Подобно большинству женщин, госпожа Анаис недолюбливала иронию. Однако его ирония не вызывала у нее подозрений, так как тут ее сопровождала бесконечная любезность. Кроме того, молодой человек был строен, широкоплеч, со вкусом одет, а на лице его без труда читались ум, нежность и какая-то детскость.

— Я приглашаю дам, не так ли? — спросила госпожа Анаис.

— Надеюсь, если быть последовательным. Скажите им, что меня зовут Андре. Я придаю этому большое значение, так как предвижу, что они будут обращаться ко мне на ты и что дружеское отношение, если оно не анонимно, перерастает в близость. К тому же они не имеют права быть не только уродливыми, но и просто сносными, ибо я, мадам, не выбирал ваш дом. Я пришел к вам с закрытыми глазами, ткнув пальцем в колонку привлекательных объявлений. Так что меня привел сюда случай. А он никогда не ошибается, и если…

Госпожа Анаис, засмеявшись, прервала его.

— Будь вы менее любезным, я бы немного испугалась вас, — сказала она.

Потом Матильда и Шарлотта долго еще вспоминали время, проведенное вместе с Андре. Разговоры Андре были очаровательно шаловливы. Девушки понимали далеко не все из того, что он говорил, но чувствовали, что слова его рассчитаны на умы более высокого полета. И то, что этот молодой человек не смотрит на них только как на машины для получения удовольствия, а щедро делится с ними тем, что, как они догадывались, было у него самого лучшего, трогало их — как-то смутно, но сильно.

Лишь Северина оставалась глуха к этой беседе, хотя единственная из всех была способна постичь и присущую молодому человеку оригинальность воображения, и безукоризненный ход его мысли. Даже Матильда, шокированная такой холодностью, сказала ей на ухо:

— Будьте же немного помягче с этим мальчиком. Такие, как он, нечасто сюда приходят.

Андре подумал, что Матильда не осмеливается высказать какое-то пожелание.

— Милые мои подружки, вы у меня ничего не просите. И я этому рад, причем вовсе не из скупости, а из тщеславия. Даже если бы я был богатым человеком, мне все равно не хотелось бы ощущать себя богатым. Но вот сегодня у меня есть немного денег, и я хочу обратить их в вашем обществе в самое дорогое вино.

Госпожа Анаис вопросительно посмотрела на других женщин. В их глазах тоже отражались растроганность и нерешительность.

— Спасибо, — проговорил Андре с большей признательностью, чем он старался показать. — Но, может быть, вы предпочитаете, чтобы я отнес свои гроши в другое место? Или вы откажетесь обмыть мою первую книгу?

— Ты пишешь книги? — воскликнула Шарлотта недоверчиво, так как она часто спрашивала себя, из какого же теста сделаны люди, чьи имена написаны на обложках книг, выставленных в киосках.

Андре снял с камина свой пакет и развязал его. Там было пять книг с одним и тем же названием.

— Надо же, все верно, — сказала Шарлотта. — Андре Мийё — это ты?

Андре улыбнулся с такой наивной гордостью, что она показалась наигранной.

— Я не знала, — простодушно продолжала Шарлотта. — Ты бы уж тогда дал мне одну книжку.

— Да это… это же первые экземпляры.

— Ну и что, мой милый?

У Андре не хватило духа сказать, что он собирался их продать. Нежность и искренность, с какими были сказаны эти слова, обычно пустые в доступных за плату устах, тронули его. Он протянул Шарлотте один экземпляр. Отдавая книгу, он встретил робкий взгляд Матильды. Устоять перед ним он не смог. После этого у него возникло опасение, как бы госпоже Анаис и Северине не показалось, что он относится к ним с пренебрежением.

Покачав головой, Андре поглядел на единственный оставшийся у него экземпляр, сунул его в карман, а на остальных сделал сердечные надписи всем четырем женщинам.

Подали шампанское. Никогда еще у госпожи Анаис не пили его так радостно и непринужденно.

Однако вот зазвонил звонок. Странное смущение и печаль заставили Шарлотту и Матильду опустить головы.

— Пойду открою, — словно извиняясь, сказала госпожа Анаис.

Андре, удивленный возникшим молчанием, — ибо не в состоянии был понять, какую жестокую милость он оказал этим несчастным душам, — поочередно посмотрел на Матильду, Шарлотту и Северину. Глаза последней, более блестящие, выражали радость избавления.

— Во всяком случае вы останетесь со мной, — сказал Андре.

И тут Дневная Красавица почувствовала, что ничто на свете не заставит ее согласиться на объятия этого молодого человека, милого и чистого.

Тихим голосом, так, что услышал только он один, она прошептала:

— Извините меня, прошу вас.

По выразительному лицу Андре пробежала дрожь. Впоследствии он часто мысленно возвращался к этой просьбе, сдержанность которой не вязалась с прозвищем этой женщины и с ее положением. Но в тот момент, услышав ее слова, он едва заметно поклонился и повернулся к Шарлотте. Та страстно обняла его.

— Бедняжка, вам не повезло, — сказала госпожа Анаис Северине. — А я-то готова была биться об заклад, что он выберет вас. Ну да… А теперь вас ждет господин Леон, и у него всего четверть часа.

Дневная Красавица знала господина Леона, всегда торопящегося торговца, который владел небольшим кожевенным заводом неподалеку от улицы Вирен. Северина уже и прежде не раз была объектом его благосклонности и сохранила о нем невеселые воспоминания. Однако на сей раз этот коротышка, весь, вплоть до дыхания, пропитанный запахом необработанной кожи, с его жадным стремлением воспользоваться ею за такой короткий промежуток времени, заставил Северину затрепетать от веселой тоски и сладострастного жара в груди, которые она уже отчаялась испытать вновь.

После нескольких мгновений забытья она удалилась в комнату, где обычно сидела госпожа Анаис. Той в комнате не оказалось, и Северина услышала ее смех за перегородкой, откуда доносился и благородный голос Андре. Северина села за столик для рукоделий и, подперев подбородок еще влажными от наслаждения ладонями, прислушивалась к потаенному голосу своего тела.

Когда она вновь обрела способность воспринимать окружающее, лицо ее выражало спокойствие и решительность. Теперь она знала.

Она знала, что отвергла Андре потому, что он принадлежал к тому же классу — физическому и духовному, — что и мужчины, окружавшие ее в нормальной жизни, к тому же классу, что и Пьер. С Андре она бы обманула мужа, которого нежно, безмерно любила. Она пришла на улицу Вирен искать не нежности, не доверия, не ласки (этим щедро одаривал ее Пьер), а того, чего он не мог ей дать, — восхитительных животных наслаждений.

Элегантность, воспитание, стремление нравиться противоречили чему-то такому в ней, что желало быть сломанным, покоренным, грубо укрощенным, дабы расцвела ее плоть.