Но Гиень! Его министры были немного встревожены. Насколько проще было бы атаковать где-нибудь поближе к своим границам. Естественными отправными пунктами был Кале.

Он, конечно, будет рядом со своим союзником, если тот атакует на юге; отсрочка уязвляла Генриха. Он не мог себе представить вероятность поражения, поэтому всем сердцем жаждал выступить, чтобы продемонстрировать свои победы народу Англии.

— Кейт, я бы с удовольствием повел мою армию и соединился с армией твоего отца,— сказал Генрих.— Вместе мы должны стать непобедимыми.

— Я в этом уверена. Моего отца считают одним из величайших полководцев в Европе.

Генрих нахмурился.

— Ты хочешь сказать, Кейт, что мне нужно будет у него поучиться?— У него огромный опыт, Генрих. Тот отвернулся от нее.

— Некоторые рождены быть победителями. Они наделены этим даром от природы. И не нуждаются в уроках мужества.

Катарина продолжала, как будто не слыша, что он сказал.

— Ему и моей матери пришлось сражаться за свои королевства. Она часто повторяла, что без него пропала бы.

— Мне приятно слышать о жене, которая ценит своего мужа.

— Она его ценила... хотя он часто был ей неверен.

— Ха! — воскликнул Генрих.— Ты не можешь на это пожаловаться.

Улыбаясь, Катарина повернулась к нему.

— Генрих, никогда не давай мне повода для таких жалоб. Клянусь любить тебя и служить тебе всем, чем могу. Я представляю, как мы вместе старимся в окружении наших детей.

От наплыва чувств у Генриха затуманились глаза. Так всегда бывало при мысли о детях. Затем он внезапно сморщился.

— Кейт, я не понимаю. Нам не везет, да?

— В этом не везет многим, Генрих. Так много детей умирает в младенческом возрасте.

— Но три раза...

— Будет еще много раз, Генрих.

— Но мне непонятно. Посмотри на меня. Полюбуйся на мою силу. У меня такое здоровье, что это вызывает у всех удивление. И все же...— Он бросил на нее критический взгляд.

Катарина быстро промолвила:

— У меня тоже хорошее здоровье.

— Тогда почему... Можно подумать, что нас околдовали... что мы совершили что-то неугодное Богу.

— Мы не могли этого сделать. Мы оба истинно верующие. Нет, Генрих, терять детей — это естественно. Они умирают каждый день.

— Да,— согласился тот.— Один, два, три или четыре в каждой семье. Но некоторые живут.

— Некоторые из наших выживут.

Он погладил ее волосы, самое красивое, что у нее было; наблюдая, как они отливают рыжеватым отблеском в солнечных лучах, он внезапно остро возжелал ее.

Генрих засмеялся и, взяв ее за руку, начал танцевать, вертя ее вокруг, потом выпустил ее руку и высоко подпрыгнул. Катарина смотрела, хлопая в ладоши, ей было радостно видеть его таким веселым.

От танцев его возбуждение усилилось, он схватил ее и так стиснул в объятиях, что она не могла дышать.

— Мне пришла в голову мысль, Кейт, — сказал Генрих. — Если я со своими армиями выступлю во Францию, ты должна будешь остаться здесь. Мы разлучимся.

— О, Генрих, это очень меня опечалит. Я буду так по тебе скучать.

— Время пройдет,— заверил он ее,— но пока мы будем врозь, как я смогу сделать тебя беременной? — Он опять рассмеялся.— А мы тратим время зря на танцы!

И быстрыми движениями — желая даже в этот волнующий момент, чтобы она подивилась его силе,— подхватил ее на руки и понес в опочивальню.

* * *

Фердинанд, король Арагонский и регент Кастилии, пока его внук Карл не достигнет совершеннолетия, с нетерпением ожидал депеш из Англии, Самым большим его желанием в настоящий момент было победить Наварру. Он упрочил свое положение в Неаполе, и это развязало ему руки для новых завоеваний. Он всегда мечтал присоединить Наварру к испанским владениям; теперь его все больше занимало, как убедить в справедливости этого шага архиепископа Толедского и примаса Испании Франческо Хименеса де Сиснероса.

Он призвал к себе Хименеса с единственной целью получить его одобрение для этого проекта. Хименес пришел, но как только он появился в королевских апартаментах во дворце Альгамбра, было заметно, что он неохотно оторвался от своего любимого университета Алкала, который он сам построил и где теперь заканчивал этот огромный труд — многоязычную библию.

Как только Хименес вошел в апартаменты, Фердинанда охватило чувство обиды. Каждый раз, встречаясь с этим человеком, он вспоминал, как его первая жена Изабелла даровала Толедское архиепископство этому затворнику, в то время как он, Фердинанд, в глубине души предназначал его для своего незаконнорожденного сына. Он должен был признать, что доверие, оказанное Изабеллой Хименесу, всецело себя оправдало; этот человек оказался таким же блестящим государственным деятелем, как и монахом. Но чувство обиды все же осталось.

«Даже и теперь,— подумал Фердинанд,— я должен оправдываться за свое поведение перед этим человеком. Я должен привлечь его на свою сторону, потому что он обладает такой же огромной властью, что и я, поскольку я только регент своего внука, а он примас в своем праве».

— Ваше Величество желало меня видеть,— напомнил Фердинанду Хименес.

— Меня беспокоят французы и медлительность англичан.— Ваше Величество желает начать военные действия против французов, как я полагаю, с целью аннексии Наварры.

Фердинанд почувствовал, как кровь бросилась ему в лицо.

— Ваше Высокопреосвященство забывает, что я претендую на Наварру, исходя из прав первой жены моего отца.

— Которая не была матерью Вашего Величества.

— Но я предъявлю права по отцу.

— Благодаря своей женитьбе на принцессе из королевского дома Наварры,— напомнил Хименес Фердинанду, — законным королем Наварры, видимо, является Жан д'Альбрэ.

— Наварра занимает стратегически важное положение, — нетерпеливым тоном сказал Фердинанд.— Она необходима Испании.

— Это вряд ли может служить основанием для объявления войны мирному государству.

Старый глупец! подумал Фердинанд. Возвращайся в свой университет, к своей многоязычной библии. Предоставь мне сражаться за мои права.

Но вслух он лукаво заявил:

— А как мы можем быть уверены, что у них мирные намерения?

— У нас нет доказательств обратного, и вряд ли такое небольшое королевство стремится начать войну с Испанией.

Фердинанд заговорил о другом.

— Англичане стремятся заполучить Гиень.

— Глупый проект, обреченный на провал,— сказал Хименес.

Фердинанд лицемерно улыбнулся.