— Вижу, что вы одного с нами мнения,— вставил Фокс.— В настоящий момент не следует предпринимать крупномасштабных действий.

— Кроме того,— продолжал Уолси, — осмелюсь утверждать, что нам не следует ничего предпринимать, пока мы не получим от короля Испании заверений, что он также предпримет боевые действия.

— Альянс с королем Испании вас не касается,— горячо прервал его Сюррей.

— Милорд ошибается,— холодно проговорил Уолси.— То, что такой союз должен быть заключен и выполнен, имеет первостепенное значение для каждого подданного этой страны, включая и меня, как королевское должностное лицо, отвечающее за распределение милостыни.

У Сюррея на висках вздулись вены.

— Не думаю, чтобы вопросы государственной политики касались каждого Тома, Дика или Гарри.

— Возможно ли, чтобы благородный лорд не замечал так многого? — парировал Уолси.— Поскольку теперь ему известно о его слепоте, он может попытаться найти от нее исцеление.

Сюррей поднял кулак и грохнул им по столу.

— Это дерзость! — закричал он, свирепо глядя на Фокса и Уорэма.— Разве я не говорил вам, что не желаю общаться с... лавочниками!

Уолси с изумлением оглядел апартаменты.

— Лавочниками? — переспросил он, чувствуя, как в нем закипает негодование.— Не вижу здесь никаких лавочников.— Он пытался подавить свой гнев, потому что сама его любовь к показному выросла из стремления жить так, как живет знать — и даже немного богаче,— с тем, чтобы он мог окончательно отделаться от воспоминаний о лавке мясника.

— Конечно,— с издевкой сказал Сюррей,— да и как вы могли бы увидеть? Ведь в этой комнате нет зеркала.

— Милорд, я не лавочник,— ответил Уолси почти спокойно.— Я закончил Оксфорд и был избран членом совета колледжа Магдалины. Перед тем, как я принял духовный сан, я был преподавателем.

— Прошу уволить нас от перечисления ваших достижений,— таким же глумливым тоном заявил Сюррей,— что, должен признать, весьма удивительно для человека, начавшего в лавке мясника.

— Какая счастливая случайность,— парировал Томас,— что вы, милорд, не начали в таком же заведении. Боюсь, что в таком случае вы все еще оставались бы там же.

Уорэм поднял руку.

— Прошу вас, джентльмены, вернемся к нашей дискуссии.

— Предпочитаю не продолжать ее,— кричал Сюррей.— Я не могу оставаться в этом совете вместе с господином Уолси.

Он ждал, чтобы Уорэм и Фокс попросили Уолси удалиться. Уолси неподвижно стоял, бледный, но улыбающийся. И Фокс, и Уорэм избегали смотреть на графа, лицо которого приобрело багровый оттенок. Сюррей! — думал Фокс. Со своими напыщенными идеями о своем знатном происхождении он вряд ли и дальше будет пользоваться благосклонностью короля. Намного лучшим союзником будет Уолси, с его быстрым и ясным умом, способностью сглаживать трудности и облегчать королю путь к удовольствиям. Больше того, Фокс всегда относился к нему как к своему протеже. Пусть Сюррей уходит. Они вполне обойдутся без него.

Что касается Уорэма, то он также признавал выдающиеся способности Уолси, да и к Сюррею испытывал далеко не теплые чувства. Сюррей принадлежал к старой школе, в дни его юности доблесть в сражении приносила славу. Однако, Генрих VII научил свой народ, что возвеличить страну можно скорее, искусно управляя государством, чем ведя сражения, даже если они оказываются победоносными. Издав возмущенное восклицание, Сюррей выскочил из комнаты.

Уолси торжествующе улыбнулся.

— Теперь, джентльмены, обстановка больше способствует глубоким размышлениям,— сказал он.

Фокс ответил ему улыбкой, желая сказать, что наконец-то они избавились от Сюррея.

— Каково ваше мнение?

Уолси был готов. Он не собирался возражать против направления армии во Францию хотя бы потому, что этого мог желать король. Почти наверняка этого желала королева, потому что этого хотел ее отец, а королева, естественно, соблюдала интересы отца. Если принято решение, противоречащее желаниям короля, пусть оно будет принято Фоксом и Уорэмом.

— Как заметил милорд Сюррей,— почти застенчиво проговорил он,— государственные вопросы вряд ли меня касаются. Если Его Величество решит сражаться, я прослежу за тем, чтобы для него было приготовлено все имеющееся вооружение; однако, разумнее предположить, что подготовка вооружения для небольшого отряда, скажем под командованием какого-нибудь знатного дворянина, была бы гораздо проще и к тому же позволила бы нам набраться опыта в этой области прежде, чем начать большую кампанию.

— Я вижу, что вы разделяете наше мнение,— сказал Фокс.

Они обсудили этот вопрос в деталях и, хотя внешне он сохранял спокойствие, в глубине души Томас Уолси осознавал, как сильно затронута его гордость. Он не мог забыть презрения и насмешки в глазах Сюррея, когда тот упоминал о лавке мясника. Избавится ли он когда-нибудь от таких унижений?

Их нельзя позабыть, а значит, их нельзя простить. Имя Сюррея было в списке, который он хранил в своей памяти, списке тех, кто в один прекрасный день должен будет заплатить за те оскорбления, которым они подвергли Томаса Уолси.

Катарину радовали перемены, происшедшие в ее супруге. Она была уверена, что безответственного мальчика уже нет и что король становится зрелым мужем.

Он позабыл об их разногласиях и говорил с ней о своих честолюбивых устремлениях. Она была просто счастлива. И он даже перестал задавать вопросы о том, не понесла ли она.

Она сказала ему:

— То, что мы постоянно тревожимся о моей беременности, возможно, причина тому, почему я не зачала. Я слышала, что постоянная тревога может привести к бесплодию.

Возможно, он принял это близко к сердцу или же перспектива войны совершенно изменила направление его мыслей.

В один из дней он быстрым шагом вошел в ее апартаменты и вместо того, чтобы бросить на самую хорошенькую из ее фрейлин оценивающий остекленевший взгляд, который она с некоторой тревогой замечала раньше, взмахом руки приказал всем удалиться.

— Ах, Кейт,— вскричал он, когда они остались одни,— меня раздражает эта отсрочка. Мне бы хотелось, чтобы я мог выступить во Францию сегодня же. Эти мои министры считают, что сейчас мне не время покидать страну.

— Я получила весточку от отца,— сказала ему Катарина.— Он пишет, ему известно, что в Гиени тебя приветствовали бы. Тамошнее население так и не смирилось с установлением господства французов, сообщает он, и всегда считало своими настоящими правителями англичан. Он говорит, что как только они увидят Ваше Величество, то сразу же перейдут под наши знамена.

Генрих самодовольно улыбнулся. Он вполне мог этому поверить. Он был уверен, что пока сохраняется такое неудовлетворительное для Англии положение, нельзя было давать заглохнуть военным действиям против Франции. До этого Англию раздирала ее собственная война Алой и Белой розы, о чем он не мог сожалеть, так как именно благодаря ее победоносному завершению Тюдоры получили трон; но теперь, когда в Англии воцарился мир и на троне сидел король, сильный и стремящийся к победам как Генрих V, почему бы не продолжить эту борьбу?