После того как он уходил, Карла и Франсуаза языком охлаждали разгоряченные отверстия друг друга. Прежде тугие каналы теперь расширились настолько, что в них с удивительной легкостью погружался до самого корня весь язык. Франсуаза не испытывала ни доли смущения под неусыпным надзором скрытой камеры, которая запечатлевала самые интимные ласки — снимая крупным планом, как длинный розовый язычок Карлы жадно впивается в кофейное кольцо ануса, только что растянутое эбонитовым органом массажиста. Ее ничуть не заботило, что и ее тоже снимают на пленку, а затем эти сиены просматривают мужчины из персонала санатория. Напротив — она однажды даже наведалась в диспетчерскую, когда вечерние гости удалились на покой, и ей понравилось лицезреть себя в кадре, хотя отчаянный огонь в глазах Томаса Бронски доставлял ей некоторый дискомфорт — равно как и затвердевший бугорок в его штанах. Несмотря на их симбиотические отношения, Франсуаза дала себе слово никогда не задерживаться у него надолго, чтобы он невзначай не перешел границы их дружбы.

Молодой горничной безумно нравилась ее работа, с которой она с легкостью справлялась. А почему бы и нет? За все время пребывания в санатории на нее не пожаловалась ни одна гостья. Она качественно обслуживала этих женщин и получала довольно щедрое вознаграждение за свои услуги. В новом мире Франсуазы не было места чувству вины — даже по отношению к одаренной гигантским клитором Карле, которая, кстати, судя по полному отсутствию сопротивления с ее стороны, в том числе и в процессе самых неделикатных ласк, несомненно, испытывала огромное наслаждение во время их встреч. Впоследствии, когда девушка узнала о целом архиве документальных кадров с откровеннейшими любовными сценами, заснятыми без ее ведома, она сочла уместным заплатить любую сумму за уникальный опыт, приобретенный ею во время пребывания в санатории «Элизиум».

Менее циничный, чем Франсуаза, Андре периодически терзался угрызениями совести. Но он был не в силах ничего изменить, а потому пытался доставить Карле как можно больше удовольствия, надеясь, что это хоть в какой-то мере компенсирует боль и унижение, когда впоследствии она узнает от доктора Бронски об истинной миссии санатория. Поэтому массажист уделял ей куда больше времени, чем любой другой гостье. Каждый миг, даже посещая горячие анусы других соблазнительных дам, он думал о том, как осуществить самые сокровенные ее желания — даже те, о которых она еще не подозревала.

Неудивительно, что наутро после ночи изысканных плотских наслаждений доктор Бронски приводил клитор Карлы в еще более возбужденное состояние, чем накануне. С каким торжеством взирал он на его плотный разбухший стержень! Он тешился теплым отростком еще долго после того, как его семя вторично изливалось на белый кафельный пол и успевала высохнуть вязкая лужица, — до тех пор, пока голос его ассистента из-за запертой двери не извещал, что своей очереди ждет другая пациентка.

* * *

Андре часто думал о муже Карлы, представляя его себе лысеющим финансовым магнатом в летах с белым рыхлым телом, которое никогда не знало солнца. Без сомнения, он не имел ни малейшего представления ни о том, что нужно его огненноволосой женушке, ни о том, как удовлетворить ее сексуальные потребности. Массажисту был хорошо знаком этот тип мужчин, ибо на его массажном столике побывало немало женщин, отдавших свою молодость и красоту подобным флегматичным скотам.

В своих романтических фантазиях Андре представлял, как они с Карлой убегут, уедут куда-нибудь далеко-далеко. Разумеется, она могла бы раздобыть денег у своего богатого мужа, чтобы обеспечить им безбедное существование до глубокой старости. Возможно, он даже иногда привозил бы ее домой, на солнечный Барбадос, где они резвились бы голышом на пляже, как шаловливые дети, и он имел бы доступ к ее перченому отверстию в любое время дня и ночи. И, возможно, однажды ему довелось бы встреть Монику. Что за райская жизнь была бы у них! Карла наверняка оценила бы бесподобный вкус бледно-розового бутона хрупкой блондинки.

Испытывая неукротимую страсть к заднему проходу, массажист спрашивал себя, что влечет его к этому нетрадиционному виду коитуса. Розовая влажная щель меж женских бедер не занимала его воображения. Не то чтобы он находил ее вовсе не стоящей внимания — просто он ощущал непреодолимую тягу к упругому сгустку мышц, таящемуся в узкой ложбинке меж спелых ягодиц. Чтобы испытать себя, Андре иногда вступал в связь с представителями своего пола, с крепкими молодыми парнями, воплощением мужской красоты. И все же их анусы не вызывали в нем такого трепета, как более соблазнительные женские проходы. Им недоставало какой-то бархатистой мягкости, чего-то особенного, женственного, вследствие чего Андре не мог удовлетворяться соитиями с одними лишь мужчинами — хотя и не стремился отказываться от них совсем, ибо именно общение с мужским полом насыщало особой магией и очарованием его контакты с женщинами.

Когда ритм жизни в санатории замедлялся — что обычно наблюдалось в разгар знойного средиземноморского лета, — Андре для удовлетворения своих сексуальных нужд искал общества мускулистого Паоло. Его латиноамериканский темперамент составлял разительный контраст с вест-индской безмятежностью Андре, что привносило особую изюминку в их нечастые любовные игрища. Итальянец, выполняющий в санатории функции инструктора по теннису, превосходно владел своим телом, всегда находящимся в безупречной форме благодаря упорным тренировкам и тщательному уходу, что, вкупе с еще одним немаловажным достоинством, совершенно не один теннисный турнир, итальянец не желал губить безвозвратные молодые годы в вечной погоне за теннисным мячом — куда проще было наблюдать за игрой со стороны и объяснять другим, что и как нужно делать, тем более что его ученицами были юные гостьи санатория, с рвением и энтузиазмом воспринимавшие его инструктаж. Паоло обладал природным даром отдавать распоряжения женщинам, особенно если роль наставника приносила столь сладкие плоды…

…Ибо после тенниса в расписании Паоло была еще одна игра, в которой он никогда не испытывал недостатка в партнерах. Как и другие сотрудники санатория, Паоло был щедро одарен природой во всех смыслах. И все же он чаще других разочаровывал женщин, которым уделял свое благосклонное внимание, поскольку, стоило им пристраститься к тому, что он им предлагал, они неизменно хотели большего. Но, несмотря на слезные мольбы, Паоло оставался непреклонен. Он уходил прочь, посмеиваясь, не удостаивая взглядом распростертые на земле тела, хорошо зная, что капризные богатые дамочки — а для него они были все на одно лицо — вернутся в уединение своих бунгало и от отчаяния будут исступленно растирать докрасна свои гениталии.

Черноглазый инструктор по теннису предпочитал секс с женщиной в одной-единственной позе: чтобы она стояла перед ним на коленях, принимая в рот увесистый ствол его пениса. Ему не было ровно никакого дела до холеных надушенных тел санаторных красоток — он почти к ним не прикасался, помимо того, что зарывал пальцы в их волосы в моменты экстаза, когда они ублажали его мужское достоинство. Ему нравилось ловить их удивленные взгляды, когда струя семени извергалась им в нёбо. Не то чтобы Паоло заставал этих женщин врасплох — его учащенное дыхание и скопление жидких секретов на трудолюбивом язычке, несомненно, предупреждало их, что он приближается к развязке. Однако даже самые опытные дамы не могли предвидеть количество теплой мучнистой жидкости, которое оказывалось через мгновение у них во рту, — а Паоло был абсолютно уверен, что эти очаровательные создания проглатывали все до последней капли, крепко сжимая губы вокруг его пениса, пока не прекращались последние толчки вулкана, опустошавшего свои недра.