тогда, будучи несмышленышем, игравшим в «ковбоя» и стреляя с пояса из пулемета длинными трассирующими очередями, я сам выступал в роли прекрасной ростовой мишени для вражеских снайперов. Да, выглядело это красиво, эффектно, но глупо. На мое счастье, такового тогда не нашлось — меня оберегал мой ангел-хранитель, позволивший в очередной раз получить тот бесценный боевой опыт, который сохранил мне в дальнейшем жизнь. К сожалению, судьба не ко всем была столь благосклонной — для другого бойца нашей НДШПЗ такая стрельба по-ковбойски в бою закончилась трагически (может быть я и стал для него дурным примером?). Попав в засаду, он вместо того, чтобы залечь и осмотреться, — стоя открыл ответный огонь и, успев сделать всего лишь две очереди, был сражен вражеской пулей. В бою важно не только уничтожить врага и выполнить боевую задачу, но и не «подставиться», остаться живым (это не касается ситуации, когда речь идет о спасении жизни товарища в бою). Ведь если ты погибнешь, то задачу не сможешь выполнить. Поэтому и в моей ситуации (когда поднялась пыль от завихрения пуль при стрельбе из пулемета) всего-то нужно было набросить какую-то накидку на бруствер окопа и вести стрельбу лежа. Но опыт приходил лишь со временем.

Тогда же во время операции в районе кишлака Уразбача, что юго-восточнее кишлака Курук, на берегу реки Кочка, мне впервые довелось столкнуться с ситуацией, продемонстрировавшей особую жизненную выносливость афганцев. Во время боя одному из афганцев вражеская пуля прошила слева направо нижнюю часть его лица, не повредив челюсть. Вечером я с бойцом направился в расположение взаимодействовавшего с нами афганского взвода для выяснения судьбы раненого и увидел занимательную картину. Один из афганцев держал перед раненым тарелку с вареной картошкой, а тот брал небольшие кусочки картошки и аккуратно пальцем пропихивал их себе подальше в рот, чтобы не задеть рану. Наш бы человек уже умер бы от заражения крови, а этот выжил и выздоровел. Дело в том, что у афганцев, в условиях практического отсутствия доступной медицины и ограниченного использования антибиотиков, сформировался очень сильный природный иммунитет. По этой причине антибиотики оказывали на них значительно больший эффект, чем на советских людей, и они выживали при таких ранениях, при которых наши воины шансов выжить не имели.

Запомнился мне и случай из серии «черного» юмора, произошедший во время операции в районе кишлака Аклимамаи, где был обнаружен бандитский схрон. Вход в него был оборудован через дно тандыра (глиняная печь-жаровня для выпечки лепешек) во дворе жилого дома, который был замаскирован массивной деревянной доской круглой формы, оббитой толстым металлическим листом, обеспечивавшим поддержание в нем огня. Из тандыра начинался узкий лаз протяженностью несколько метров, который вел в подземную комнату на 2–4 человека на глубине 3–4 метра. После доклада мы с командиром афганского батальона подполковником Мухаммад Рахимом (имя в целях его безопасности изменено) прибыли к схрону. Осмотрев вход, решили «сарбоза» туда не посылать — лаз был узким и он мог получить пулю от укрывавшихся там душманов (к тому же и добровольцев не было). Тогда Мухаммад Рахим, приникнув к лазу, громко крикнул: «Эй, есть там кто-то?» А в ответ — тишина. Он повторил: «Кто там есть — вылазь, иначе гранату брошу!» Реакции вновь никакой. Тогда он достал «лимонку», выдернут чеку и бросил ее как можно глубже во внутрь схрона. Послышался глухой взрыв и изнутри вырвались черные клубы пыли и гари. После этого комбат вновь повторил свой вопрос: «Эй, есть там кто-нибудь?» А затем с огорчением констатировал: «Никого нет!»

18 сентября на операции мне довелось ликвидировать «своего» первого врага. Произошло это при прочесывании солдатами батальона «Царандой» кишлака Саб-Куруг от мятежников Кори Амира (ДИРА) и Гулам Сахи (ИОА). Наша бронетехника занимала позиции на сопках с двух сторон вдоль кишлака и оттуда поддерживала огнем «сарбозов». Во время «прочески» из рощи в 300–400 метрах в тылу «сарбозов» внезапно по нам был открыт автоматный огонь. Нас спасло то, что первая очередь ударила в каком-то метре перед БМП и, увидев фонтанчики от пуль, мы успели юркнуть под «броню» прежде, чем по ней металлической дробью ударила вторая очередь. Наш наводчик-оператор ефрейтор Анатолий Сербинов немедленно ударил по роще из ПКТ, пулеметчик ефрейтор Василий Романенко стал «лупить» туда длинными очередями из ПК, а я, еще не настрелявшись, — высунулся из командирского люка, стал стрелять из автомата АК-74. После того как стрельба стихла, в рощу зашли вернувшиеся назад «сарбозы» для ее повторной «зачистки». Нашему удивлению не было предела, когда афганцы, громко причитая, вынесли на руках своего офицера — командира поста «Царандой» в кишлаке Карья-и-Лаби-Кокча младшего лейтенанта Мухаммад Расула с пулевым ранением в живот. После оказания первой медпомощи и отправки раненого «вертушкой» в Пяндж на лечение (несмотря на произошедшее, он формально продолжал числиться нашим союзником) наш доктор старший лейтенант Леонид Сакутин (он сменил Николая Ер-ва) подошел к нам и спросил: «Кто стрелял из АК-74?» Оказалось, что я был единственным стрелком. На это Леня с сарказмом сказал: «Поздравляю — он твой!» Когда разобрались, то оказалось, что этот афганец во время «прочески» специально отстал от своих, скрытно пробрался в рощу и оттуда открыл по нам огонь и, как следствие, получил «обратку». Впрочем, это нас отнюдь не удивило — среди «сарбозов» было не мало тех, кто днем помогал нам, а ночью — ставил мины против нас.

На следующий день, когда мы уже находились на «точке», прилетел «борт», а спустя несколько минут ко мне в комнату заглянул Леня Сакутин и с иронией сказал: «Иди, полюбуйся на «своего». Оказывается раненый афганец в Пяндже скончался и его тело было доставлено «вертушкой» на нашу «вертолетку» для передачи афганскому командованию и погребения. Я подошел к лежавшему на носилках телу и долго пристально всматривался в лицо человека, погибшего от моей пули. Молодой, лет 30, пуштун, в форме младшего лейтенанта, худощавое, застывшее в момент смерти мужественное лицо с небольшими усами и щетиной выражало спокойствие и полное безразличие ко всему происходящему вокруг. В этот момент я особо ощутил бренность жизни. Сейчас не могу вспомнить свои мысли, но чувства вины у меня не было, совесть меня не терзала, но и какой-либо радости по поводу уничтожения стрелявшего в меня врага не было. Была только грусть: сошлись два человека на одной тропе войны и мирно разойтись им было не суждено. А впереди были операции и новые смерти — своих и чужих.

Справедливости ради нужно отметить, что среди афганских «сарбозов» были и искренне воевавшие с «моджахедами».