В первый раз родители взяли меня с собой после очень долгих уговоров. Думали, буду под ногами путаться, мешать, ныть, что «ножки болят» — чего еще ждать от совсем мелкого ребенка пяти лет?

Но все же однажды меня взяли. Был конец осени, грибной сезон уже заканчивался. Они, надо думать, отправились в лес на всякий случай, «закрыть сезон». И решили, что если я все испорчу, это будет не очень обидно.

Стоило нам немного углубиться в лес (минут пятнадцать шли от станции), как мне удалось совершить свой первый грибниковый подвиг. Изъять у мамы руку, свернуть с тропинки, пробраться через какие-то сухие, колючие кусты, оказаться на полянке и истошно завопить: «Грибы!»

Родители ринулись на мой вой. Думаю, не столько за грибами, сколько вызволять из бурелома орущего детеныша. На полянке они обнаружили не только меня, но и полусгнивший древесный ствол, усеянный опятами.

На этом тот наш поход в лес, можно сказать, завершился. То есть, домой мы сразу не отправились, но и дальше уж не пошли. Родители набили опятами две кошелки, перекусили, раздавили на двоих шкалик крепкого напитка, который в нашей семье называли «хальбунхальф» («пол-на-пол», что ли? — не знаю, а что именно было написано на немецкой этикетке, не помню).

Подкрепившись, они принялись набивать опятами пакеты и даже карманы папиной плащ-палатки. Мне было немного обидно, поскольку нож мне не доверили, а рвать грибы руками нельзя, это всем известно. Но как-то удалось взять себя в руки и не канючить. Было ясно, что от моего поведения зависит, станут ли брать меня в лес по грибы.

Сначала, к моему огромному разочарованию, случилась зима, но потом все мне удалось. С тех пор все воскресные дни, с августа по ноябрь, были лучшими днями моей жизни — до семьдесят пятого года, когда лафа кончилась, и нам пришлось уезжать, прочь от грибных мест.

Особенно мне нравилось ходить в лес вдвоем с папой. Во-первых, мы дружили и рассказывали друг другу сказки. Во-вторых, когда мамы не было рядом, он давал мне нож. Мама этого не допускала, боялась, что я порежусь. Меня в ее присутствии, можно сказать, просто использовали, как свинью для поиска трюфелей: дескать, твое дело грибы находить, а наше — собирать.

А просто найти гриб — недостаточно для полного счастья. Его, конечно, нужно срезать своими руками, аккуратно, под корень, но не повредив грибницу.

Эх, да что я вам рассказываю, сами небось не маленькие…

Папа у меня был тот еще охотник и собиратель, словно бы специально созданный природой для этого занятия. И даже внешность имел соответствующую. Когда мы с соседом Борей нашли среди макулатурных завалов школьный учебник истории с изображениями первобытнообщинных неандертальцев, одна из картинок оказалась почти точным портретом моего папы. Даже страшно стало, помню. Пришлось показать картинку папе и спросить: «Ты что, уже тогда жил?»

Папа совсем не обиделся, а очень смеялся. В молодости он был чертовски красив, почти близнец модного в ту пору актера Алейникова, все девки были его (он так сам говорил, и я верю — ему и немногочисленным фотографиям). Так что вполне мог позволить себе на старости лет выглядеть респектабельным неандертальцем, никаких комплексов.

Так вот, об охоте и собирательстве.

Когда был голод на Украине, мой папа, еще маленький совсем мальчишка, сам кормился в лесу да еще и подкармливал большую семью: тетку, дядю, бабушку и нескольких малолетних кузенов с кузинами. Кроме добычи сезонных ягод, грибов, трав и птичьих яиц, круглый год стрелял птиц из рогатки, ловил рыбу — это то, что я помню из его рассказов.

Думаю, он совсем не преувеличивал: такие вещи остаются с человеком на всю жизнь.

Папа и на моей памяти нередко вставал на рассвете, бежал к реке, благо она была неподалеку, сидел там час с удочкой, а перед уходом на службу оставлял на столе несколько свежих рыбин. Когда у нас на балконе снеслась голубка, он сделал из голубиных яиц омлет и с удовольствием его съел. Мимо плодовых деревьев, понятно, не проходил. Даже со службы он обычно возвращался с несколькими шампиньонами в карманах: грибы росли прямо на плацу, пробивались сквозь асфальт. Эти удивительные шампиньоны скапливали в холодильнике, а когда набиралась изрядная кучка, жарили с картошкой. Папа смеялся: «Не давайте ребенку эти грибы, от них упрямства наберется!»

Кстати, да.

Папа и воспитал из меня настоящего грибника. Находить грибы — это у меня был природный дар, зато папа научил отличать съедобные от несъедобных, издалека на глаз отличать грибное место от беспонтового (объяснить приметы невозможно, это инстинктивно чувствуется). Еще научил, как не заблудиться в лесу: в тех местах было достаточно прислушаться и определить, где электричка. В тайге такая «наука», пожалуй, без пользы была бы. Ну и азарт привить старался: мы соревновались, кто больше грибов найдет, не без того.

Правда, тогда же мне довелось испытать чувство неловкости и неудобства от победы: соперник ведь искренне огорчается, лучше было бы не побеждать никого. Так и хочется сказать: «Я нечаянно», — но ведь понятно, что это огорчит соперника еще больше.

Лучше всего было, когда папа брал с собой в лес удочки. В таких случаях он сидел у реки, а мое дело было раз в час прибегать, докладываться, что я есть. Все остальное время можно было собирать грибы. И соревнования никакого в такие дни не было: каждый при своем деле.

По вечерам родители чистили грибы. Тут обычно обходились без моей помощи. Оно и хорошо: занятие скучное, если грибов много. А у нас всегда было много.

Потом грибы варили и мариновали. А грузди и свинухи солили в огромной глиняной кадушке, которую держали на балконе. Оттуда грибы можно было воровать. Утащенный втайне гриб, понятно, куда вкуснее съеденного легально. Труднее всего было заметать следы: расправить тряпочку, придавить камушком. Ювелирное искусство.

За все эти годы мне, кажется, только один раз пришлось отказаться от похода за грибами: в то воскресенье в Доме Офицеров на детском сеансе показывали фильм «Отроки во Вселенной». Родители сказали: «Как знаешь», — и отправились в лес без меня. Хорошо помню, что в тот день они вернулись рано, промокшие под дождем и почти без грибов. Сказали: «Без тебя не везет». Мне было немножко стыдно, но очень, очень приятно услышать такое признание.

Потом мы уехали в город О.; грибных лесов там поблизости не было, да и детство мое, можно сказать, почти сразу закончилось. По крайней мере, радостному восприятию мира кирдык пришел в течение первого же года. Нельзя лесных детей, избалованных жизнью в прекрасном захолустье, вот так сразу в большой (да еще и советский) город перевозить. А потом еще и житейские всякие бури случались.

В общем, грибницкий мой талант был безнадежно загублен на долгие годы.

Несколько лет назад мои московские приятели уговорили меня поехать к ним на дачу, куда-то чуть ли не в Мещеру. А может и не чуть ли.

Машины у меня тогда не было, у них тоже. Поэтому ехать пришлось на электричке, часа два с лишним, от станции «Выхино». Это было довольно противно, зато дорога к даче через лес мне очень понравилась.