Растворяюсь в долбящих барабанные перепонки басах и закрываю дверь на ключ во избежание непрошеных гостей. Бережно достаю из нижнего ящика найденные Сашкой фотокарточки и медленно их перебираю, погружаясь в полынную горечь и чувство утраты, до сих пор зудящее под ребрами.

Говорят, время лечит? Бред. Время учит заваривать кофе крепче. А еще учит виртуозно врать, нарушать правила на дороге и использовать людей в личных целях.

После испортившей настроение стычки с отцом я не выхожу никуда вечером, игнорю трезвонящего мне Креста и утром не имею ни малейшего желания выползать из своей берлоги ни свет ни заря.

После долгих споров с жалкими остатками совести все-таки припираюсь к третьей паре и забираюсь на галерку, ловя многозначительные Настины взгляды.

Детка, отвянь. Не до тебя.

– А мы так клево вчера затусили, цыпочек офигенных сняли. Где ты был, бро?

Подсаживается ко мне Игнат и начинает трещать, не сразу замечая мою скептически изогнутую бровь. После чего примирительно вскидывает руки вверх и продолжает уже гораздо тише и спокойнее.

– Ладно, ладно. Остынь, чувак. Тебе не интересно, я понял, – бодает шутливо меня головой в плечо и еще сильнее понижает голос. – Лучше расскажи, с какой радости ты за новенькую впрягся, а?

Молчу недолго. Секунд пять. Взвешиваю.

Мы с Крестовским дружим с детского сада. Он не раз прикрывал меня перед отцом. Никогда и никому не выдал ни одной моей тайны. Имеет право знать? Пожалуй.

– Саша – моя сестра.

Бросаю едва слышно, убедившись, что первые рядов пять перед нами с Игнатом пустуют, и ощущаю на себе все пятьдесят оттенков офигевания друга.

– Сводная. Скоро.

– Так она дочка той женщины...

– На которой женится мой отец. Да.

Вижу в глазах приятеля неуемное любопытство и готовлюсь к обстоятельному допросу, только Крестовский осекается на полуслове, невольно переключая мое внимание на мило беседующую внизу парочку.

Саша склонила голову набок и смеется какой-то шутке Латыпова. Латыпов хитро ей подмигивает и удерживает за тонкое запястье с серебряным браслетом на нем. И эта дешевая романтическая сцена ни хрена меня не вставляет.

Саша

По-моему, сегодняшний день можно смело обводить в календаре красным маркером. В универ я попадаю вовремя, успеваю сделать домашку и каким-то чудом, не иначе, избегаю общества вечно недовольного хмурого сводного брата.

Мама запихивает мне в рюкзак сверток с божественно пахнущими сэндвичами с сыром и бужениной. Отчим галантно распахивает передо мной дверь автомобиля и заботливо поправляет ремень безопасности, отчего у меня предательски щиплет в носу и идеальный макияж грозит превратиться в кошмарные разводы.

Но я встряхиваю головой, выметая оттуда лишнее, и неторопливо веду пальцами по кожаной обшивке. Всю дорогу внимательно слушаю, как Сергей Федорович травит байки про армию и работу, троллит незадачливых сослуживцев и вечно косячащих коллег, стараясь поднять мое настроение. Только ни разу не заикается о первой жене, матери Матвея, и их жизни. Отчего моментально хочется завалить его тонной вопросов, толпящихся со вчера в мозгу.

Но я сдерживаюсь.

Выпрыгиваю из машины, стоит только Зимину-старшему притормозить, обмениваюсь со стоящей во дворике Настей пренебрежительными взглядами и молча миную турникет с дружелюбным охранником. К своему удивлению, остаюсь без словесной перепалки и града насмешек, которые должны были обрушиться на мою удачливую персону после треклятой вечеринки.

Но не обрушиваются.

Я не стала звездой ютуба, не взлетела в топ в тик-токе и, в общем-то, осталась раздражающей местную элиту выскочкой, принятой в престижное учебное заведение посреди семестра. Явно по блату.

– Сашка! Я скучала!

И, пока я размышляю о причинах, почему никто из «обожающих» меня одногруппничков до сих пор не слил видео в сеть, из-за угла вылетает запыхавшаяся Ирка. Набрасывается на меня, норовит задушить в приятельских объятьях и снова бормочет бесполезные уже извинения.

Я же киваю неопределенно и не могу ответить ей тем же, потому что в утомленном сознании до сих пор на повторе крутятся одни и те же картинки. Темноту разрезает ослепительная вспышка света, а удушливая волна позора затапливает меня от макушки до кончиков пальцев.

Такой стыд в последний раз я испытывала, когда решила признаться в любви соседу по парте в пятом классе, а он высмеял меня при всех.

– Сань, дай списать, пожалуйста, а.

Снова отвлекает меня Зайцева, подталкивая к локтю плитку молочного шоколада с фундуком, и смотрит так жалобно, что я передаю ей тетрадку и заверяю, что не держу на нее обиды. Хоть на душе до сих пор и скребут дикие кошки.

Но я успешно переключаюсь на столбцы из цифр и графики, маячащие на интерактивной доске, и чувствую себя намного свободней, не находясь под обстрелом жестоких карих озер-омутов. Без Мота в аудитории мне даже дышится легче, и куда-то девается каменная плита, вечно придавливающая грудь. А под конец второй пары я и вовсе смелею настолько, чтобы окликнуть собирающегося на выход спортсмена-Латыпова и торопливо скатиться по лестнице в удобных кроссовках, пришедших на смену убийственным туфлям.

– Спасибо.

Протягиваю ему свежевыстиранный и тщательно отглаженный бомбер, пахнущий альпийскими цветами, и беззастенчиво рассматриваю выручившего меня парня. На голову выше Матвея, значительно шире его в плечах, Илья может спокойно рекламировать элитный фитнес-клуб или спортивное питание премиум класса. Но пока он всего лишь играет в университетской сборной по баскетболу и не заморачивается поиском источников дополнительного дохода.

– Да было бы за что, Саш. Ты не обращай внимания, новеньких всегда травят, – заявляет авторитетно и, сбросив куртку на парту, наклоняется ко мне, чтобы сообщить доверительным шепотом. – Меня в школе три года шпалой дразнили и дохликом, пока в другой лицей не перевелся.

Еще раз окидываю литые мускулы, обтянутые светло-серой водолазкой, и думаю, что парень преувеличивает, чтобы меня подбодрить.

– Тебя? Не поверю.

– Правда! – восклицает с жаром и выдает то, что я никак не ожидаю от него услышать. – И, чтобы ты не решила, что мы все здесь уроды, давай я приглашу тебя в театр. Пойдешь?

– В театр?

Странное предложение немного расшатывает мои стереотипы об ограниченных спортсменах, помешанных на тренировках и не разбирающихся в высоком искусстве. Но червячок сомнения точит изнутри, вынуждая сомневаться в искренности Латыпова. В доброй девочке Маше с честными глазами я уже ошиблась.

Возможно, это очередной глупый пранк?

– Да, я пошутил, – смеется Илья, подтверждая мою догадку, и мгновенно серьезнеет, когда я собираюсь развернуться на пятках. Останавливает, хватая за запястье, и заставляет висящий на браслете ключик удариться о металл и мелодично зазвенеть. – Театр не люблю. А вот в кино свожу тебя с удовольствием. Го?