– Теперь к нам хуже относиться стали. И в первую очередь абхазы, вот что самое обидное! – сказал Мякишев.

У Сабурова глаза на лоб полезли. Абхазы?! Ухудшение отношения со стороны грузин было бы еще хоть как-то понятно, но абхазы, которых фактически российский миротворческий контингент защищает?!

– Да-да, – кивнул Мякишев. – Абхазы.

– Почему?!

– Да ерунда какая-то. Сначала, когда я это заметил и стал стариков расспрашивать, они просто отнекивались. Дескать, показалось мне. Я было успокоился, но потом вижу – не показалось! Тут, знаешь, семи пядей во лбу не нужно – попробовал вина из бутылки, которую у них купил, и сразу ясно, что ухудшилось отношение. Раньше они нам такое же продавали, какое для себя делают. Ну, ты помнишь.

Андрей кивнул – еще бы ему не помнить. Такое не забывается. Все-таки настоящее вино можно попробовать только там, где его делают. И он в свое время вдоволь попробовал. Конечно, официально солдатам это было запрещено – но кого такие запреты останавливали? Тем более что стоил литр молодого вина рублей сорок, а начальство в лице того же Мякишева на это смотрело сквозь пальцы: капитан был реалистом и понимал, что в таких условиях с вином бороться – это все равно что пустыню Сахара пылесосить.

– А теперь, – продолжал Мякишев, – попробуешь вино, а оно как из магазина. Разучились они его, что ли, делать? Как-то не верится! Отношение сказывается, вот в чем дело. Относились к нам, как к друзьям, и вино было нормальное. Ухудшилось отношение – вот и результат.

– А кроме вина… – Андрей еще не закончил вопрос, а Мякишев уже отвечал:

– И кроме вина много чего есть! Ну, чувствуется, как ухудшается отношение. Вот тебе пример – раньше, когда я в село приезжал, меня обязательно кто-нибудь из стариков в гости приглашал. А теперь поздороваются – и на том спасибо. Даже на улице постоять, поговорить – и то не хотят. Да и вообще – даже по взглядам видно. Сейчас на нас там совершенно по-другому смотрят, не так, как раньше. Со мной-то еще ладно, со мной абхазы давно знакомы, а некоторым солдатам там даже продукты продавать перестали. Наши стали чаще на ту сторону ездить, к грузинам.

– А из-за чего это? – спросил Андрей. – Не бывает же такого просто так, без причины.

– Ерунда какая-то с причинами. Говорю же тебе – сначала абхазы просто не признавали, что такие перемены пошли. Потом вроде как и признали, но, знаешь, специфически так. Говоришь с кем-нибудь про это, да с тем же Левардом, например. Он признает, что да, дескать, хуже к русским относиться односельчане стали. Спросишь почему, ответит, что не знает. Сам-то он, дескать, в нас по-прежнему души не чает. С другим поговоришь – та же картина. С третьим – снова та же. То есть по отдельности каждый говорит, что все в порядке, а в итоге с каждой неделей отношение все хуже. Ну, я, понятно, этого так оставить не мог. Стал по-серьезному копать, выяснять, в чем дело.

– И что?

– Вроде бы были случаи, когда наши бойцы себя вели хреново.

– То есть?

– Сначала я про мелочи кое-какие узнал. Ну, нагрубили одному, второму, над старухой одной посмеялись, девчонке одной какую-то гадость сказали с намеком – и так далее. А ты ведь знаешь, какой тут народ. Если ты к нему с уважением, то и он к тебе со всей душой. Но если что не так, замучишься вину заглаживать, даже пустяковую. Самое печальное, что гадят, может, несколько козлов, а отношение меняется ко всем нашим. И ведь абхазы мне даже сказать не могут толком, кто именно где накосячил – народу у нас не так уж мало, все в форме, не опознание же мне устраивать из-за таких мелочей. Хотя, честно скажу, было пару раз такое желание. Особенно когда я узнал, что вещи и похуже случались. И случаются.

– Какие?

– Был случай, когда овцу из стада пристрелили и утащили. И даже не один такой случай. Ну, ты понимаешь, чабан за всеми овцами не уследит. Слышит выстрел, бежит на звук, а там на земле пятна крови, овцы нет. Вроде один раз он даже видел со спины вора – тот в нашем камуфляже был. Чабан кинулся в погоню, но вор в лесу скрылся, и оттуда тут же короткая очередь чабану под ноги. Он, естественно, остановился – жизнь дороже овцы. Пули потом из земли выковыряли, осмотрели – от «калаша» пули. Абхазы, ясное дело, на нас думают. И я их, в общем, не осуждаю – а на кого еще думать-то?

– Может, правда наши?

Вот на этот вопрос отвечать капитану явно не хотелось. Он отвел взгляд в сторону, несколько секунд молчал. Потом нехотя произнес:

– Не знаю. Очень не хочется верить, но больше-то и правда некому. Я, конечно, проверял как мог, искал, кто мог этим заниматься. Сам с солдатами говорил, сержантов всех на уши поднял – результатов нет. Даже в особый отдел заглянул. Хоть и не люблю я особистов, но решил, что дело важнее, чем мои эмоции. Подумал, что пусть они реальным делом займутся в кои-то веки. Они ничего не нашли. Но ты же понимаешь, в таком деле только положительный результат чего-то стоит. Не нашел я никого – ну, так, может, этот гад хорошо скрывает свои дела. Может, там не один человек работает, а несколько, и все друг друга покрывают. В общем, хреновые дела. Перед абхазами стыдно, а сделать ничего не могу. А ведь это еще не все, – сказав это, Мякишев совсем помрачнел.

– Что еще-то?

– Была вроде и еще какая-то мутная история. За одной девушкой из поселка как-то вечером два человека погнались. Она на поле ходила, что-то там забыла днем. Неясно – то ли просто попугать хотели, то ли чего похуже. Абхазы и насчет этого случая на нас думают. Снова та же логика – а некому больше. И мне возразить-то нечего! Солдат много, народ все время меняется, а люди, которым я доверяю, которых прошу на сверхсрочную остаться, отказываются.

Андрей потупился – это был в его огород камушек.

– И самое паршивое происшествие. Это уже совсем недавно было. Недели две… Хотя, я даже точнее скажу – шестнадцать дней назад. У абхазов девчонка пропала. Именно пропала – ее так и не нашли.

– Как?! – Андрей был здорово удивлен. Это в большом городе такие вещи регулярно случаются, как это ни печально. Дорожно-транспортные происшествия, преступность и так далее. Но в маленьком селе это практически невозможно. Конечно, случиться что-нибудь с ребенком может, но чтобы он пропал… Куда деться-то? Разве что утонуть может или звери утащат. Но опасных рек возле села не было – самую глубокую в жаркий день курица вброд перейдет. Конечно, есть Ингур, это река посерьезнее. Но до нее от села три с лишним километра – зачем ребенку туда идти? А насчет зверей… Абхазия все-таки не Сибирь. Нападений диких зверей на человека вблизи сел здесь давненько не случалось. В горных районах страны – дело другое, но не в прибрежной части, в нескольких километрах от побережья. Слишком уж это места обжитые. Крупные звери, которые теоретически могут для человека угрозу представлять, таких мест не любят.

– Вот так, – пожал плечами Мякишев. – Ушла вечером корову искать и не вернулась. Искать ее еще ночью начали, думали, может, упала где, ногу сломала. Не нашли. Утром продолжили искать – тоже не нашли. Надеялись, сама придет. Не пришла. В общем, пропала без вести, так это, кажется, называется. Сказать, что абхазы подумали, или сам догадаешься?