Можно было подумать, что после столь нервного жеста по всей поляне пройдет глубокая трещина.

– Тихо, психовать не надо. Давай рассказывай, сколько вас там?

– А что им будет? – уже начала беспокоиться девушка.

– Ничего не будет, – зло ухмыльнулся лейтенант. – Рассадят всех по вагонам и отвезут в Сибирь. Высадят – и живи как хочешь. Вот сейчас лето закончится, там осень, а потом зима, и никого не останется в живых. Голодная, страшная смерть.

– Вы шутите, – отстранилась от офицера защитница зайчиков и белочек.

– Фамилия! – рявкнул Мудрецкий и, приблизившись к ней на минимальное расстояние, зло посмотрел глаза в глаза.

– Вы что? – зашептала она. – Миронова я.

– Имя!

– Маша.

– Слушай меня, Маша, – страстно зашептал Юра. – Ты сейчас нам все обо всех расскажешь, или...

Она покраснела и попыталась отпихнуть лейтенанта, но Простаков, стоящий сзади, тут же сковал ей руки, завернул их за спину и, улыбаясь, глядел на лейтенанта. Но тот ничем не выдавал собственного настроения.

– Еще раз меня тронешь, отведу вон к тому дереву, – лейтенант показал на высокую сосну, – и пущу пулю в лоб, поняла?

– У тебя даже пистолета нет, – огрызнулась Маша.

– А я тебе эту пулю между глаз руками затолкаю, – услышала она над головой, далее последовал злой, садистский смех.

Валетов подскочил к ней и поспешил заверить:

– Он может, он такой. Он пальцами гвозди в узлы вяжет. А уж тебе твою тупую головешку продырявить сможет за три секунды.

– Я буду кричать, – всхлипнула она.

– Ты государственный преступник, – продолжал лейтенант. – Сколько в лагере народу?

– Да не знаю я, может, человек сто.

– Не ври, засранка! – Лейтенант запустил свою ладонь в короткие каштановые волосы, притянул ее голову к себе и зло зашептал на ухо: – Или ты сейчас все расскажешь, или тебя никто никогда не найдет.

Валетов с опаской посмотрел на своего командира и подумал, на самом деле, что ли, он уже того-этого.

Численность обитателей лагеря была названа с точностью до одного человека.

– Нас сто шестьдесят два, – потупив глаза, сообщила девушка.

– Какие у вас планы на сегодня? – продолжал утюжить ее лейтенант, достаточно больно таская за волосы. Голова девчонки моталась туда-сюда. – Говори, Миронова Маша, мать твою.

– Мы... должны... – она делала между словами небольшие паузы, что еще больше бесило Мудрецкого.

– Быстрее!

– Мы должны сегодня были спуститься с горушки и в низинке развернуться в живую цепь, закрывая проход военным на их полигон, где они обычно пускают вредные дымы.

– Да кто тебе сказал, что они вредные? – отпустил девчонку лейтенант. – Ты вот хоть раз нюхала хоть чего-нибудь когда-нибудь?

– Она, поди, только дихлофос нюхала, – съязвил Валетов. – Тебе сколько лет?

– Семнадцать.

– Ни фига себе, а какая развитая! – произнес человек сверху.

– Я не только развитая, я знаю то, что лучше всех трахаются французы. У нас их в лагере десяток, они все из Парижа.

– С французами у нас тоже все хорошо, – заверил ее лейтенант. – Хочешь, мы тебе устроим приключение, запомнишь на всю оставшуюся жизнь.

– Да откуда тут у вас французы? – начала спорить Миронова.

– Все оттуда, из Парижу, – сообщил сверху Простаков.

– Не из Парижу, а из Парижа, – вякнула семнадцатилетняя гринписовщица.

– Кто у вас там предводитель, в вашем племени?

– Не скажу, – гордо сообщила она.

– Да? – Лейтенант подошел и снова схватил ее за волосы. – Тогда будем пытать.

– Жанна д’Арк.

– Кто?! – сморщился лейтенант.

– Я не знаю, как ее зовут. Все называют ее Жанна д’Арк или просто Жанна. Она из Бельгии. Приехала сюда, чтобы защищать природу.

– Да? Оставила там своего любовника, свою старую мамку, папку, учебу или работу и за десять тысяч километров поперлась под российскую деревню Дубровку махать плакатами? И все это задаром? Ты, девочка, не понимаешь, во что ввязалась. Представляешь, тебя покажут по телевизору с антироссийским плакатом в руке, а твои мама и папа будут опозорены на весь белый свет и не смогут посмотреть спокойно в глаза соседям.

– У меня очень известные родители! – воскликнула Маша.

– Так вот тем более, зачем тебе их позорить.

– Нам говорили, что мы защищаем природу.

– Вы херней занимаетесь. Много среди приехавших сюда русских?

– Да большая часть! Иностранцев всего человек двадцать.

– Но они вами руководят, как стадом баранов, да? А во главе стоит эта Жанна д’Арк. Как она выглядит?

– Ну, такая баба...

– Ясно, не мужик, раз Жанна. Рост?

– Маленькая она, вот... как вот он, – Маша показала на Валетова.

– Слышь, Фрол, невесту тебе нашли, – сообщил Простаков.

– Заткнитесь! Сколько ей лет?

– Пятьдесят.

– Пятьдесят лет? – не поверил Мудрецкий. – Значит, всю эту акцию возглавляет старая жаба. Она по-русски говорит?

– Плохо, но слов много знает. Понимает все.

– Это хорошо. Пойдешь сейчас с нами.

– Куда? Отпустите меня!

– «Отпустите» можно кричать, когда тебя те, которые из Парижа, трахают, а с нами пойдешь без разговоров. Простаков, на плечо!

– Есть!

* * *

Результата набега на лагерь гринписовцев Стойлохряков ожидал, сидя в салоне собственного автомобиля. Он встретил пленницу легким кивком головы.

Девушка сразу же уловила, что все издевательства, которые учинили над ней лейтенант с солдатами, здесь продолжаться не будут, и поспешила пожаловаться:

– Они всю меня облапали, а вот этот вот, – она показала на Мудрецкого, – тряс меня за волосы.

Надув щеки, комбат строго посмотрел на лейтенанта и солдат, потом вновь на Машу:

– А вам-то, девушка, что больше не понравилось?... Когда вас лапали или за волосы трясли?

Миронова молчала, а Валетов поспешил доложить о результатах допроса:

– Там у них всем заправляет какая-то Клара Цеткин.

– Не Клара Цеткин, а Жанна д’Арк, – поправила Миронова.

– Тебя как зовут? – спросил Стойлохряков, опускаясь вновь на кресло водителя, но так, что ноги оставались на земле.

– Маша.

– Послушай, Мария, дело, которое вы тут затеяли со своими товарищами, государству совсем не нравится.