Не остановилось, а вот именно исчезло — растворилось в сплошном потоке счастья. И в этом же потоке перестало иметь какое-либо значение все, что прежде казалось ей значимым или хотя бы насущным. Она с некоторым недоумением вспоминала, например, о том, как проводила целые дни за книгами. Теперь Мадина могла читать, только если Альгердас куда-нибудь уходил, да и в это время чтение не увлекало ее полностью. Она не погружалась в книжный мир, а просто читала — с той счастливой рассеянностью, которая позволяла ей думать о нем.

Конечно, они не только смотрели друг на друга, не только целовались или отдавались своей друг к другу тяге, очень сильной. Они разговаривали о самых разных вещах, и даже много разговаривали; их обоих это увлекало. Но все, что становилось предметом этих разговоров, приобретало для Мадины значение только в тот момент, когда соединялось с Альгердасом. И ее уже не удивляло, что он освещает жизнь вокруг себя, как лампа, и что имеют смысл только те предметы и явления, которые попадают в этот его световой круг.

Но все-таки ей следовало подумать о работе; это она понимала. Правда, недостатка в деньгах Мадина не ощущала. И Альгердас получал за свои дизайнерские работы достаточно, чтобы они могли жить не богато — в богатой жизни никто из них не чувствовал необходимости, — но безбедно, и у нее самой были отложены кое-какие деньги. То есть она ничего специально не откладывала, просто, живя в Бегичеве, не находила, на что тратить даже свою маленькую библиотекарскую зарплату. Так и образовались эти деньги, и Мадина забрала их в Москву, когда они приезжали с Альгердасом на Новый год.

И все-таки ей не хотелось сидеть дома. Она опасалась такого вот сидения, хотя, правда, как-то лишь умом опасалась. Сердце говорило ей, что Альгердасу с ней хорошо и что пресловутый отдых друг от друга ему совсем не нужен. Но в уме ее то и дело мелькал опасливый вопрос: а вдруг все же?..

Когда она сказала, что пойдет работать, Альгердас удивился.

— Зачем? — спросил он. — Тебе скучно?

— Нет, — покачала головой Мадина. — Но мне показалось, что ты…

— Что — я?

— Ничего. — Она улыбнулась. — Все-таки человек должен работать. Нас ведь для этого из рая и выгнали.

— А мне, знаешь, сейчас кажется, что ниоткуда нас не выгнали. Во всяком случае, нас с тобой… Но если ты хочешь работать, то конечно. А где?

— В библиотеке, наверное, — пожала плечами Мадина. — Где еще?

— Ну, мало ли. Все-таки жизнь у тебя изменилась. Может, тебе совсем другого теперь хочется. Нового.

Ничего нового, связанного с работой, ей как раз не хотелось. Да, ее жизнь действительно изменилась разительно. Но главное состояло в том, что и сама она изменилась точно так же. И этой своей внутренней новизны ей было так много, что ни в какой внешней новизне она уже не нуждалась.

Но объяснять это Альгердасу Мадина постеснялась.

— Да нет, — сказала она, — в библиотеке мне хорошо работалось. От добра добра не ищут.

Возражать он не стал.

Она решила обойти те библиотеки, которые находились поблизости от Нескучного сада, и поискать работу в них. Чтобы во время обеда можно было забегать домой. Она знала, что и Альгердас будет этому рад. Не потому, что нуждается, чтобы кто-нибудь разогревал для него еду и накрывал на стол, а потому что, как и сама Мадина, захочет лишний раз ее увидеть.

Ближе всего, через дорогу, располагалась районная детская библиотека. Мадина чуть было не пошла туда, так ей хотелось не удаляться от дома. Но все-таки решила, что делать этого не стоит: в детской библиотеке она, правда, никогда не работала, но догадывалась, что это отнимет у нее гораздо больше времени и сил, чем она готова была сейчас отдавать работе.

Во взрослую библиотеку быстрее всего можно было пройти через Нескучный сад.

Чем дольше Мадина здесь жила и бывала, тем больше нравилось ей это название. Не только нравилось, а казалось очень точным. В этом саду действительно невозможно было скучать, так полон он был каким-то непреходящим очарованием.

Она думала об этом всегда, когда они с Альгердасом гуляли по его аллеям; он тоже любил этот сад, и гуляли они здесь часто. Но сейчас, впервые войдя в Нескучный сад одна, Мадина вдруг осознала, что он полон для нее уже не одним только внешним очарованием, но и тем, что не имеет внешнего выражения, — воспоминаниями. И хотя они живут с Альгердасом совсем недолго, даже полугода еще нет, но воспоминания уже вплетены в их жизнь, уже сделались ее большой, а главное, общей частью.

Это показалось ей таким радостным, что, пройдя через каменные ворота, украшенные скульптурами Изобилия, она не шла, а чуть не вприпрыжку летела по парадной аллее.

Стоял мороз, и снегопада не было. Сквозь темные нестройные древесные ряды виднелись в глубине сада старинные каменные здания — Орловский манеж, Чайный домик. Мелькнул бурыми кирпичами арочный мост. Мадина хотела свернуть к нему — это был тот самый мост, на котором Альгердас впервые поцеловал ее, — но все же решила не задерживаться. Она хотела вернуться домой раньше его и потому торопилась.

Как только Мадина вошла в библиотеку, ее охватила такая знакомая, такая привычная тишина, что у нее даже сердце дрогнуло.

«Что это? — подумала она с легким удивлением. — Соскучилась я, что ли?»

Но едва ли ее сердечное движение объяснялось именно этим. Скорее всего, оно было связано лишь с привычкой.

Мадина сдала в гардероб пальто и отправилась искать кабинет заведующей. Сквозь приоткрытую дверь виден был читальный зал. За столами сидели несколько пенсионеров и студентов, у стеллажей перебирала книги женщина, беременная, но совсем юная, не женщина, а просто девчонка. Из зала доносился тихий шелест газетных листов.

«Куда я иду, зачем? — со все возрастающим удивлением подумала Мадина. — Это ведь кончено!»

Она не успела понять, жалеет ли о том, что большая, огромная часть ее жизни закончилась навсегда. Кабинет заведующей находился рядом с читальным залом. Мадина постучала в дверь.

Заведующая была в точности похожа на Клавдию Павловну, которая была Мадининой начальницей в Бегичеве. И возраст тот же, что-то около пятидесяти, и прическа уложена так же тщательно, волосок к волоску, — видно, что женщина следит за собой, совсем не сознавая старомодную наивность своих представлений о том, что это означает. У подобных женщин Мадина всегда вызывала приязнь.

— У тебя внешность особенная, — объясняла ей когда-то Клавдия Павловна. — Такую у современной женщины редко встретишь. Просто «Вешние воды» какие-то! Сразу хочется тебя обогреть, накормить и защитить от жестокого мира.

Ничего особенного Мадина в своей внешности не находила. Обычная женщина под тридцать, бессемейная, а потому, с одной стороны, не измученная заботами, но с другой — уже немного напоминающая цветок из гербария. Во всяком случае, именно такой она выглядела до недавних пор. Какой она выглядит в чужих глазах теперь, Мадина не знала. Впрочем, взгляды чужих глаз ее теперь и не интересовали.