И тут я ее увидел.

На ней было легкое пальто, рядом на полу валялся элегантный дорожный саквояж, но она никуда не собиралась удирать.

Она стояла на коленях, прислонившись головой к стене у входной двери, уставившись на нее с выражением бесконечного ужаса, хотя я мог видеть ее только в профиль. Я неожиданно перестал ненавидеть фамилию Уэстэрвей — или имя Луиза Уэстэрвей, во всяком случае. Мне потребовалось не менее десяти секунд, чтобы заставить себя подойти и убедиться, что на месте одного ее бархатистого глаза сейчас была жуткая дыра.

Ему было лет пятьдесят; среднего роста, худощав, одет в костюм неброского цвета, подходящего к его загорелой коже. Повторяю, он был неприметным человеком, черноволосым, с небольшой сединой на висках. Он курил сигарету, выпуская струйки дыма, и наблюдал за тем, как укладывали ее тело на носилки и закрывали сверху простыней.

Один взгляд на его, лицо — и от концепции “среднего человека” ничего не оставалось. Это было сильное, волевое лицо, можно даже сказать, что его высекли из гранита, не стараясь приукрасить, поэтому в нем недоставало чего-то для выражения, скажем, любви, ненависти или жалости... Звали его Сантана, был он лейтенантом, работающим в криминальном отделе.

Дверь закрылась за двумя парнями, выносящими носилки, я ясно слышал их тяжелые шаги по бетонным ступенькам снаружи, когда они несли Луизу Уэстэрвей. Последний раз она побывала в своей студии.

Мы с лейтенантом остались один в пронизанной солнцем комнате, которая внезапно показалась мне каким-то ледником.

Сантана придавил окурок с преувеличенным старанием, затем выпрямился и посмотрел на меня. У него были карие глаза, в которых явно читалось презрение ко всем и вся. Я подумал, что с ним так же невозможно о чем-то договориться, как с Чингисханом.

— Уэстэрвей звонит вам и договаривается о встрече в мотеле, — заговорил он почти шутливо, совершенно нейтральным голосом. — Когда вы приезжаете туда, там находится дама. Неожиданно, без всякой причины он наносит вам удар. Когда вы приходите в себя, его нет, а дама убита. — Он немного подождал, чтобы я прочувствовал тишину. — Это случилось вчера вечером около шести. Сегодня днем, примерно в половине пятого, вы наносите визит сестре Уэстэрвея, и без всякой причины она бьет вас по голове. Когда вы приходите в себя, она мертва, убита точно так же, как Глэдис Пирсон, пулей того же калибра, как я догадываюсь. Как вы можете это объяснить, Холман? Вы склонны к убийствам или нечто подобному?

— Я ничего не объясняю, — ответил я. — Это просто произошло. Каждый раз я первым делом...

— Итак, вы сообщили полиции об убийстве, о двух убийствах, сразу после того, как они произошли. — Он с притворным восхищением покачал головой. — Чего вы хотите? Медаль?

Я закурил сигарету, чтобы не натворить глупостей и не начать оправдываться.

— Я потратил около двух часов сегодня утром для выяснения, кто вы такой, — продолжал он ровным голосом, лишенным всякого выражения, — вы частный детектив, имеющий лицензию и манию величия, называющий себя консультантом по киноиндустрии. Вы создали себе довольно прочную репутацию в этих кругах — человека, который может уладить затруднительные проблемы без шума и излишней огласки. Судя по размерам вашего дома и тому месту, где он находится, ваши услуги неплохо оплачиваются? Возможно, вы зарабатываете в месяц больше, чем я за год?

Я выпустил небольшую струйку дыма из своей небольшой сигареты и страстно пожелал, чтобы я был небольшим человеком, которого не волновали бы никакие большие проблемы.

— Я всего лишь коп, — вкрадчиво продолжал Сантана, — человек, который получает сущие гроши за то, что занимается чисткой всяких гадостей, оставленных другими людьми. Подбираю тела, которые они бросают повсюду, и стараюсь найти тех, кто превратил этих людей в трупы, потому что, если они будут и дальше продолжать в том же духе, остальные возмутятся настолько, что я потеряю работу. Поэтому, чтобы хорошо выполнять ее, я обязан думать об остальных людях и днем и ночью. И меня не интересует, большие они или маленькие. Никто из них для меня не обладает особыми привилегиями, коли речь зашла об убийстве. Вам это ясно, Холман?

— Конечно, — ответил я.

— Прекрасно... Теперь вы можете мне сказать, в чем тут дело? Если вы начнете упрямиться, мы ведь сможем с вами поговорить иначе... Вы это прекрасно знаете.

Тяжело вздохнув, я сказал:

— Вы победили, лейтенант. Эти две женщины были убиты за небольшой аккуратный пакетик, который был засунут под ковер вон там... — Я ткнул пальцем в сторону письменного стола. — Приблизительно дюймов на шесть от края.

Он инстинктивно повернул голову, и я его ударил. Размахнулся так, как будто это был последний шанс выжить, вложил в удар весь свой вес. Мой кулак ушел глубоко в незащищенный участок под его сердцем, он издал скорее хрип, нежели крик, затем как бы сложился пополам. Я схватил его за лацканы пиджака и швырнул на диван, после чего извлек из кобуры его тридцать восьмой.

Отойдя на пару шагов в сторону, я стал ждать.

Ему потребовалось довольно много времени, чтобы очухаться. Когда наконец ему удалось принять сидячее положение, его лицо по-прежнему оставалось зеленовато-серым, а глаза одновременно выражали и ненависть и уважение.

— Ол-райт, что дальше? — с трудом выговорил он.

— Уэстэрвей не приглашал меня встретиться с ним в мотеле, — ровным голосом заговорил я, — это сделал мой клиент. Он шантажировал этого клиента...

Я рассказал ему всю историю с самого начала, вплоть до того момента, когда Луиза Уэстэрвей ударила меня по голове. Сантана молча слушал, через какое-то время он закурил сигарету и курил ее до тех пор, пока я не замолчал.

— Вы не сообщили мне имени своего клиента, — наконец сказал он.

— Верно, не сказал, потому что это часть нашей сделки.

— Сделки?

Какое-то мгновение он выглядел озадаченным.

— Той самой, которую мы собираемся заключить. Я буду сотрудничать с вами на все сто процентов, сообщу вам все, что мне известно, а за это я имею право не называть имени моего клиента, во всяком случае какое-то время. Сейчас оно вам все равно ничего не даст.

— И это сделка?

— Частично, — быстро произнес я. — Остальное заключается в том, что вы расскажете мне все, что вам удалось выяснить в отношении Глэдис Пирсон, ну и впредь мы будем помогать друг другу.

— Помогать друг другу? — Он на мгновение закрыл глаза. — Черт возьми, как это вы собираетесь мне помогать, Холман? Никак не возьму в толк.

— Я могу делать то, что вы не можете делать официально, — ответил я без задержки, — ходить в такие места, куда вы официально не попадете.

— Дайте-ка я все это упорядочу, Холман, — сказал он без удовольствия. — Вы мне уже сообщили половину своих дел, так?