У нас еще в советские времена с 20-х годов существовала токсикологическая «Лаборатория-Х», которая при создании называлась просто «Специальным кабинетом». Возглавлял лабораторию доктор наук, полковник медицинской службы Григорий Майрановский из академического института биохимии. Изначально она была передана НКВД и подчинялась Комендатуре, которая отвечала за охрану здания, режим секретности и приведение в исполнение смертных приговоров. Доступ в нее был строго ограничен. А дела там творились, действительно, страшные. Находилось это зловещее место в Варсанофьевском переулке, за Лубянской тюрьмой. Майрановский и сотрудники лаборатории привлекались для исполнения смертных приговоров и устранения неугодных лиц при помощи ядов. Многие из до сих пор нераскрытых тайн Лубянки могут быть связаны с этой «научной деятельностью».

Одна из этих тайн связана с делом Рауля Валленберга. Шведский дипломат из семьи крупнейших финансовых магнатов был арестован контрразведкой СМЕРШ на улицах освобожденного Будапешта в 1945 году. Валленберг занимался в годы войны спасением евреев и отправкой их в Палестину. Попросту говоря, он просто выкупал обреченных людей у немцев, сотрудничая в этом деле с немецкими спецслужбами. Было даже зафиксировано несколько его встреч с одним из руководителей разведки Шеленбергом. Частые вызовы дипломата на допросы, исчезновение его следственного дела – все это подтверждает, что его пытались в Москве вербовать, но, видимо, неудачно. Возможно, страх, что все это станет известно миру, привел к решению о ликвидации его в 1947 году.

Долгие десятилетия Красный Крест, шведское правительство, члены могущественного клана Валленбергов пытались узнать о его судьбе. На все запросы мы отвечали, что никаких следов Валленберга в Москве не обнаружено. Меж тем, совсем недавно в архивах бывшего КГБ были найдены его паспорт, визы, письма, различные удостоверения. В этом же большом пакете с какими-то посторонними документами был найден и рапорт начальника внутренней лубянской тюрьмы Смольцова на имя министра Абакумова. В нем сообщалось, что заключенный Валленберг неожиданно скончался у себя в камере 17 июля 1947 года. Причина смерти – инфаркт. На рапорте есть приписка, что тело приказано кремировать без вскрытия. Скорее всего, под видом лечения Валленбергу был сделан укол с ядом из лаборатории Майрановского. Все улики убийства были уничтожены вместе с телом в печах крематория Донского монастыря, на территории которого в общей могиле и был захоронен прах.

Впрочем, яды секретной лаборатории и так были «невидимками», не оставляли никаких следов, имитируя смерть от сердечной недостаточности. Тем же способом был устранен и наш закордонный агент, американский гражданин Исаак Оггинс. Его заподозрили в двойной игре, выманили в Москву, где арестовали и официально приговорили к восьми годам лишения свободы за антисоветскую пропаганду. Однако об этом деле стало известно Госдепартаменту США. Начались официальные ноты, запросы. Оггинс становился опасен, как возможный свидетель, и его решили ликвидировать. Причем решение принималось на уровне Сталин – Молотов. В 1947 году Оггинсу был сделан смертельный укол. В заключении о смерти – та же причина: сердечная недостаточность. Похоронили Оггинса на еврейском кладбище в Пензе, а дату смерти обозначили 1945 годом.

Теперь доказано, что ко всем этим делам, к деятельности «лаборатории Майрановского» ни Судоплатов, ни его заместитель Эйтингон не имели никакого отношения. Но прежде это было одним из важнейших пунктов обвинения. Его арестовали в пятницу, 21 августа 1953 года, прямо в рабочем кабинете. С седьмого этажа офицеры сопроводили арестованного вниз, во внутреннюю тюрьму. Он заполнил регистрационную карточку и был заперт в тюремной камере в подвалах Лубянки, как заключенный под номером 8. После обыска и первых допросов перевели в одиночную камеру Бутырской тюрьмы, где не было даже окна. Судоплатову было объявлено, что он арестован, как активный участник заговора Берии по захвату власти и ликвидации Советского правительства. По этому делу проходили 50 чекистов. О надуманности этого обвинения говорит хотя бы тот факт, что во все годы работы под началом Берии Павел Анатольевич, что называется, был у него «под колпаком». Не раз арестовывались ближайшие сотрудники Судоплатова, из которых выбивались показания против начальника. Сидел в тюрьме и Эйтингон, освобожденный по ходатайству того же Судоплатова лишь с началом войны.

Его судили в здании Верховного суда на улице Воровского без прокурора и защиты. Но даже тогда, в период обострения борьбы за власть после смерти Сталина, не сумели найти повода к расстрелу. Не было доказательств причастности Судоплатова ни к каким-то заговорам, ни к убийству Михоэлса, ни к работе «Лаборатории X» с ее экспериментами на людях, приговоренных к казни. Оттого и приговор был «мягкий» – 15 лет тюрьмы. Он провел их в «знаменитых» тюрьмах: «Крестах», Бутырке, Лефортово, Владимирском централе. На допросах его не били, но лишали сна, продуктовых посылок, свиданий с женой и детьми.

В тюрьмах Павел Анатольевич перенес три инфаркта, ослеп на один глаз, приобрел целый «букет» хронических заболеваний. Однако все это не сломило его, не уничтожило преданности той стране, которой служил и которой теперь нет.

За освобождение Судоплатова ходатайствовали многие известные люди, крупнейшие разведчики, среди которых было 5 Героев Советского Союза и его давний друг Рудольф Абель. Добиться правды было невозможно, а сам узник и не пытался облегчить свою участь путем наговора или предательства ни в чем не повинных людей. В результате, весь срок он отсидел «от звонка до звонка» и вышел на свободу лишь 21 августа 1968 года. По странной иронии судьбы это был день вторжения советских войск в Чехословакию.

Сон

Сижу в своем кабинете на Лубянке. Огромный стол завален документами с жирным черным грифом «Совершенно секретно». Звонят телефоны с золотыми гербами СССР на дисках…

Я их не слышу. Обхватив руками большой стеклянный шар, вглядываюсь в крошечную точку, которая из глубины приближается ко мне. Узнаю себя в длинном черном пальто, прижимающим к себе саквояж, подобный тем, что носили прежде доктора. Вдруг он падает, открывается, и из его глубины выходят люди. Я узнаю дорогие мне улыбающиеся лица: Эйтингон, супруги Зарубины, Ким Филби, Рамон Меркадер, Рудольф Абель, Гордон Лонсдейл, Зоя Рыбкина, Шпигельглас, Ольга Чехова, Книппер, Фитин, Студников и… и… и…

Лишь в 1991 году Главный военный прокурор, уходя в отставку и, видимо, не желая оставлять на душе грех сокрытия правды, прекратил дела Судоплатова и Эйтингона и подписал Постановление о полной реабилитации с восстановлением воинских званий, наград и гражданских прав. Это произошло за 5 лет до смерти Павла Анатольевича. Но и эти годы дались ему нелегко. Мы видели, какую боль причиняло ему все, что происходило тогда в стране, все, чему он отдал жизнь. И, конечно, в первую очередь это относилось к разгрому спецслужб и анархии, установившейся там. Героями стали иуды, многие годы бывшие двойными агентами, или оголтелые лжедемократы, распахнувшие двери в святая святых для всех желающих. Они носились по кабинетам Лубянки, громили сейфы, архивы, вывозили чемоданами и ящиками секретнейшие документы, за многими из которых были судьбы людей, а иногда и честь страны. Все пошло на продажу, а покупателей было хоть отбавляй: и своих и чужих. Хорошо еще, что у бывших руководителей спецслужб хватило предвидения разместить в свое время наиболее ценные документы и архивы разведки по адресам, которые были известны лишь немногим посвященным.